Все цитаты из книги «Черный Янгар»
– Прими также мои извинения. Мне искренне жаль, что я не смог разделить с тобой радость в дни свадебного пира, мой кениг.
– Но я готов расстаться с Печатью. – Янгар развязал кошель и вытряхнул ее на ладонь. – Вот она. Передай сестре, что власть она пусть себе оставит. А мне нужна моя жена и мой враг.
– И сейчас ты сомневаешься, что он и вправду вернется, но продолжаешь ждать и бороться с собой. Не честней ли будет уступить?
– Я не… – Олли сам не понял, как он очутился в грязи. И жесткая ладонь уперлась в щеку, вдавливая и рот, и нос в холодную лужу.
Крик Кейсо прорвался сквозь алую пелену, которая пришла сама, хлынула по следу предыдущего приступа. Накрыло, лишая остатков сознания.
Она ползла к босым ногам Янгара, стлалась поземкой, белой гадюкой, которая нежно касалась ступней. И те синели, лишаясь тепла. Саайо же, выпустив тонкие лозы, карабкалась выше. Теперь она пела, и я с…
В центре зала – бронзовая жаровня с россыпью крупных углей. По обе стороны ее – белые лавки, на которых дремлют простоволосые женщины в белых одеждах, белой же нитью расшитых.
– Пойдем со мной, Янгар. Пойдем, и послезавтра я отдам тебе твою жену. Обещаю. Если, конечно, она будет нужна.
– Лето. – Мой муж провел по камню мизинцем. – В тебе очень много лета.
Говорят, что тысячу лет стояло Оленье дерево, пока однажды не пришел с изнанки мира человек без имени. Он был огромен и черен волосом, а глаза имел узкие и синие. Его кровь и поныне сильна в каждом и…
Грязный. Страшный. И слипшиеся волосы торчали дыбом.
– Отпусти. Тебе же отец нужен. Он во всем виноват, я просто…
Он же набивал трубку табаком; отец действовал осторожно, бережно, но пальцы его были слишком неуклюжи, и табачный лист крошился. От него исходил терпкий особый запах – табак отцу привозили редкого со…
– А после сказать слово, чтобы волос этот очнулся, чтобы впился в твои кишки, а из них и до печени пробрался, стал тебя мучить-грызть.
Меня хватает на то, чтобы смотреть в глаза оборотня. Сколько она прожила? Сто лет? Двести? Больше? Акку подарила ей долгую жизнь, но не сохранила молодость. И тело, подточенное многими болезнями, ран…
– Я стану твоей. – Пиркко смотрела в глаза. И губы ее скользили по губам, оставляя на них горький привкус трав. – Ты ведь хотел этого?
Не попросит. И не Янгару ли знать, сколь быстро привыкает рука к своему клинку. Оттого и вспыхнули глаза Олли, предвкушает он встречу.
– Янгу, – голос Кейсо был мягок, как тополиный пух, – оставь ее. И дай себе остыть. Не пытайся оседлать судьбу, не выйдет.
И где-то далеко, громко и гулко, звонит медный колокол – пришла невеста.
Крепко стерег Ерхо Ину единственную дочь. И двери его дома редко открывались перед гостями. Стоит ли говорить, что Янгара среди этих гостей не было?
Колдунья вытерла руки о грязные юбки и сняла с пояса кисет.
И Янгу переступает с ноги на ногу. Осторожно. Медленно. Стараясь не привлекать к себе внимания. Хозяин вздыхает. А Янгу оказывается чуть ближе к столику.
Та, съехав с голых плеч Тойву, лежала на полу. Не шкура – грязный ком бурой шерсти.
На арене, раз за разом. И позже, когда полилась на дорогие подушки алая кровь Хазмата. Он до последнего за плетью тянулся, надеясь, что ручной зверь отступит.
– Не ходи. – Кейсо отодвинул миску с виноградом. – Я знаю, что ты меня не послушаешь, но… не ходи, Янгар. Неспокойно мне. Пусть девочка остается с отцом, а ты себе другую найдешь. Мало ли невест на С…
Его расчистили для поединка. И земля, лишенная и травяного ковра, и ржаного убранства, смешалась с водой, превратившись в черную липкую жижу. В ней плавали редкие колосья, и босые ноги поединщиков вт…
Нельзя сказать, чтобы меня как-то особенно унижали, били или же пытались сжить со свету. Ерхо Ину, хоть и не испытывал любви к старшей своей дочери, не позволил бы нарушить слово, богам данное. Нет, …
– Ты мой, понимаешь? – Она смотрит прямо в душу. И бездна синих глаз ее пленяет Янгара. – Он мой.
В груди Янгара живет сердце. Оно стучит, зовет меня. И рот невольно наполняется слюной. Я вдруг вспоминаю вкус его крови, и солоноватой и сладкой одновременно.
Малина вызревала к середине лета. Полудикая, она была мелкой, редкой, но при этом удивительно сладкой. И Янгар бесстрашно проникал в самые густые заросли. Его не отпугивали ни пчелы, что вились над к…
Я научусь тому, чего не умеет и никогда не будет уметь сестрица, а жены братьев, пришлые, принятые в род, станут относиться ко мне с уважением.
Снова пальцы. И лезвие. И мне разжимают зубы, чтобы влить густое горькое варево. Я пытаюсь откашляться, выплюнуть, но жесткие пальцы Янгара закрывают рот.
А у меня появился дом. Он был удивителен, и, пожалуй, впервые за все время с моего рождения я чувствовала себя по-настоящему защищенной. Оттого и покидать его я не желала.
Нет, не среди горных вершин спрятал Укконен Туули сердце сына и не в ледяных чертогах Акку, но в развалинах Горелой башни, затерянной в безымянном лесу. Кто знал, что Янгхаар Каапо найдет ее?
И значит, правда… нет больше у Янгара дома.
Лес пытается задержать, хватает за спутанные волосы кривыми лапами ветвей. Хлещет по лицу, разбивая его в кровь. И кровь льется из рваной раны, которая огнем пылает.
Она дышала, быстро и часто, хватая воздух губами. И в уголках их пузырилась кровь. Она же, красная, человеческая, хлынула из носа, из ушей, отсчитывая отведенные Аану мгновения жизни.
– Хорошо. – Она устраивается на его плече. – Я не люблю, когда больно.
Идти ровно, спиной ощущая стальные жала стрел.
И удивительно, что пережила. Верно, побоялись Ину трогать сородича. Или понадеялись, что все само собой сладится.
– Теперь я свободна. – Пиркко наклонила голову. – Ненадолго. Они будут настаивать на том, чтобы я вышла замуж. И я соглашусь. Но на сей раз я сама выберу себе мужа.
И он вновь и вновь извлекал из нее удивительные картины чужого мира.
Вот возок качнулся. Я почти услышала, как натужно скрипят колеса, проворачиваясь в глиняном месиве, как всхрапывают, налегая на постромки, кони, как ругаются люди.
– Со страху. Иногда люди говорят не то, что думают.
– Поможешь мне встать, маленькая медведица? Не сейчас, завтра. Сейчас просто посиди рядом. Ладно?
Кто не слышал о Ягнхааре Каапо, правнуке Великого Полоза? О том, как саму Акку, что спустилась на землю, желая собрать небывалый урожай жизней, остановил он? О небывалой битве, что длилась три дня и …
Его пятерня вцепилась в волосы и дернула.
Она придремала, обняв его за шею, и теплый нос уперся в плечо. Дыхание щекотало, и на сердце становилось так легко, что Янгар не знал, что с этой легкостью делать. Ему хотелось и смеяться, и кричать,…
– А это утиные язычки в клюквенном соусе… и пироги с начинкой из певчих птиц… морские моллюски…
– Ты тоже, – возражает Хазмат, трогая рубец руками. – Ты умер рабом. Моим рабом. И теперь принадлежишь мне.
И Янгар, зачерпнув резным нарядным ковшиком воды, вылил ее на голову пленника. Тот встрепенулся, раскрыл губы, ловя холодные струйки, и застонал.
– Я не желаю ему зла, – коснувшись поредевших волос мужа, сказала Пиркко. От нее хорошо пахло, и кениг смежил веки, позволяя себе насладиться недолгой этой лаской. – Но я беспокоюсь о том, что скажут…
И вновь выходили в море драконоголовые корабли, неслись по долинам всадники с волчьими головами на щитах, гудели рога, требуя одного: смирить гордыню, поклониться Вилхо Кольцедарителю малой данью, из…
– Что она все возится? – раздался нежный голосок. – Я устала. И голодна. Пускай подают!
– Мужчина должен быть сильным, – приговаривала матушка, усаживаясь перед зеркалом, – а женщина – красивой.
Он запрокидывает мне голову, и поневоле приходится сделать глоток.
Знал Укконен Туули, что будет к ней милостив хозяин подземного мира, подарит иную, красивую жизнь. Да и другие боги присмотрят. Есть такие люди, о которых говорят, что сама Лиепе, мать всего сущего, …
– Не убегай. – Олли сжал мою ладонь, осторожно, точно опасаясь причинить вред. – Посидишь со мной?
И вкус крови во рту помог прийти в себя. Мазнув ладонью по подбородку, Янгар поднялся. Он возвращался в башню, он вновь видел ее прежней. И призраки родных людей кланялись, приветствуя не Янгхаара Ка…
…синее-синее небо. Жаворонок падает, словно камень.
И радовался Вилхо, видя, что приняли его жену с любовью. Она же, одаривая супруга нежными взглядами, спешила служить. Ни на минуту не опустел кубок Вилхо, и не осталось того блюда, которое он не попр…
Он отшатнулся, и плеть обожгла белые пальцы. Талли отпрыгнул, тряся раненой рукой. Захрапел жеребец, и дорога сама нырнула под копыта. Весенний ветер коснулся щеки, словно погладил, успокаивая: есть …
– Пожалуйста, Аану! – Янгар держал ее голову и слышал боль.
– Опять спешишь, мальчик. – Кейсо деревянной лопаточкой наносил мазь на рубцы, чтобы они не стали жесткими. По мнению Янгара, те вовсе не нуждались в такой заботе, но с Кейсо он не спорил.
Вилхо кивал, не забывая открывать рот, когда жена подносила ему кусочки мелко нарезанной печени угря. Печень была сладкой, нежной, и Вилхо щурился от удовольствия.
Заголосили. А жрецы, окружавшие кейне, подхватили ее, лишившуюся чувств.
– Олений город не так и велик. Ты, конечно, не поверишь, но он и вправду мал по сравнению с белокаменным Баххди, не говоря уже о Кишеме благословенном, в котором сидит богоравный Айро-паша. Кишем сто…
Волос, раз и навсегда прилипший к моему лицу.
Остальное для слепой Кеннике не имело значения.
Он положит у ног жеребца длинный лук с тетивой из лосиных жил и колчан, полный стрел. Два палаша в нарядных ножнах. Острый кинжал. И свернутую тугими кольцами плеть.
Я разглядывала его жадно и, пожалуй, впервые не стеснялась своего любопытства.
Этот камушек я нашла на берегу реки. Не драгоценный, но самый обыкновенный, разве что цвета удивительного – ярко-зеленого, с золотой искрой. И формы круглой. А в центре – дырочка, сквозь которую я пр…
И кольчуга дребезжит, пляшут тонкие кольца ее, сверкают так, что ломит в висках.
Янгу помнил, как стучала кровь в висках. И что стало вдруг тихо-тихо. А медведь, подобравшийся вплотную, покачнулся и медленно, как-то очень уж медленно стал опускаться на четыре лапы. Янгу вдыхал см…
Но сходились в одном: улеглась буря, и, пораженный бесстрашием девы, отступил сын Акку. Не ударил гарпуном, не опрокинул навзничь плетью ветра, не сел на грудь, тепло выдавливая. Разлепил Укконен Туу…
Она хмурится во сне, и пальцы шевелятся, проверяя, на месте ли привязь.
Всего-то глоток надо… и еще один… Уговорами, силой, но заставить выпить до дна, до последней черной капли, которая долго держалась на краю кубка, не желая падать.
Быть может, взял Укконен Туули сына в ледяные чертоги Акку, где и растил, пока человеческая кровь не потянула Янгхаара к земле.
Он убьет Ерхо Ину и двух его сыновей. И дочь, которой нравится вкус чужой боли. В ее глазах слишком много тумана, чтобы можно было им верить. И кениг, опутанный золотым голосом Пиркко-птички, тоже ум…
Третья стрела пробивает плечо. Больно. Но кажется, эта боль – лишь начало.
– Брось! И встань на колени. Подчинись хозяину, и наказание не будет слишком суровым. – Клинок Хазмата вычерчивает узоры на груди Янгара. И тени на земле глотают его кровь.
Она улыбнулась, показывая спиленные верхние зубы.
– Подскажи, как мне быть? – спросил Янгар однажды. – Я должен отомстить, но я связан клятвой, которую сам же принес. И вряд ли у меня выйдет освободиться от нее.
Когда тяжесть неба становится невыносимой, а яда в крови слишком много, кожа Янгара рвется. Он слышит влажный ее треск и чувствует кровь, что льется по рукам. Клинок прогибается и тонет в потоках. А …
Ушел непонятный страх, хотя каждый раз на пороге тронного зала сердце неприятно дергалось, а руки сами собой в кулаки сжимались.
– Вот Сампо-мельница, – обратился он к возлюбленной.
– Я знал, малыш, что твоя жена тебя ранила, но чтобы настолько… Ты хоть сам понимаешь, что говоришь?
Кейсо, прочитав ответ в глазах, лишь головой покачал: мол, снова не сумел объяснить. Порой Янгар и вправду не понимал друга.
За оградой – скамьи, а на скамьях – люди. Замерли.
– Когда-то был витраж. Мой отец пригласил мастера, который умел делать синее и желтое стекло. Желтое многие создают, но синее… Особый оттенок, который мастер назвал лазурью.
Что ж, Олли Ину не станет молить о пощаде. И пожалуй, поединок – верное решение, только так Янгхаар сумеет сдержать клятву.
Я была зверем. И я была человеком. Хийси-оборотнем, поглядеть на которого приходили все, кто только обретался в доме Ину.
То, что было моей сестрой, уже не являлось человеком. Вот только я не умею убивать.
– Смотри, начинают! – взвизгнула Пиркко, хватая мужа за руку. – Как ты думаешь, кто из них победит?
Не важно, от сумеречницы у него не выйдет откупиться.
– Иди. – Она ласково касается его руки. – И убей. Для меня.
А та потянулась навстречу, обняла Тойву нежно, да и приросла к коже.
– Только я не о том… – Янгар задумчиво перебирает пряди травы, а я упорно смотрю не на него, а на поплавок, что замер в тени рогоза. – Я не скажу, что раньше мне было плохо. Или что я был несчастен. …
Она наступает на Янгара, повинуясь сумеречной своей хозяйке.
– Упрямая девочка. – Акку улыбалась, не размыкая губ. – Ты позволишь им всем жить, когда тебя не станет? Той, которая есть сейчас?
И толстяк кивает, смиряясь с неизбежным. От этого кивка все тело его приходит в движение, и колышутся жировые складки, шевелится шелк, и золотые журавли, вышитые на нем, кружатся в танце, хлопают кры…
Моя шкура надежно защитит меня и от слов, и от обещаний, и от людей.
Он закрыл глаза. И когда холодные пальцы скользнули по щеке, едва не взвыл от огорчения.
– Мне никто не нравится. – Пиркко самолично наполнила две чаши вином. – Они все…
В тот день, когда лаакье не вышла из воды, я поняла, что осталась совсем одна. И звонкая многоголосица леса теперь вызывала только неясную печаль.
У ворот его усадьбы собралось три сотни гостей. И каждый из них спит и видит, как бы нож в спину воткнуть. Но ведь не скажешь, чтобы оставили свиту за порогом. Оскорбятся. Или решат, будто испугался …
– Возраст, – сказала Пиркко, положив ладонь на бронзовую ручку двери. – Волнения. И всем будет очень и очень жаль. Наверное.
– Ты хочешь оставить нас, Талли? – спрашивает она, улыбаясь.
– Он воин. Ты ведь не будешь с этим спорить?
Следующую полоску Янгар отправил в рот. И жевал с весьма сосредоточенным видом. Что он делает? Неужели полагает, будто зверя так легко приручить?
– Ты бросил нас. – Хайши умел обращаться с клинком. – Ушел.
Упали небесные крылья на снег. Положил на них Укконен Туули жену, сам же лег рядом, уговаривая вернуться с запретного пути. Пусть всего лишь на миг.
Олли Ину снял дорогой халат и с поклоном протянул его Янгару.
Дирхем – это много. Две лепешки с мясом и еще кувшин воды или дрянного кислого вина, которое иногда приносили в загон.
– Иди, – говорит она, когда Талли уже почти готов признаться. – Завтра и вправду важный день.
По тропе, которую проложила Аану. И рыжие нити ее волос выводят к краю оврага. Но здесь след обрывается. И на зов девочка не отвечает. Прячется…
…Белый поплавок лег на воду, поднялся, вновь лег – и вдруг нырнул, заплясал.
Туман вдруг становится плотным. И саайо, отпустив душу Янгара, лепит себя. Она рисует лицо, шею, плечи, тщательно и с любовью, мурлыча от предвкушения. И я понимаю, кто сейчас встанет перед Янгаром.
И говорят, что не желал он улетать, да небо звало.
– Янгу, – позвал Кейсо, поднимая опрокинутый кувшин. Винная лужа успела впитаться в шерстяной узор ковра, и, значит, тот был безнадежно испорчен.
Янгар услышал шаги еще до того, как его медведица появилась на пороге. Зашелестел Великий Полоз, предупреждая о гостье, которая полагала себя хозяйкой. И черные кольца зазмеились по потолку.
Вывернутые руки уже не ощущались, а вот спина горела, и каждый вдох давался с боем. Воздух был душным, спертым. Марево колыхалось над раскаленными углями, и пот выедал глаза.
От Тойву мне досталась хижина, стены которой давным-давно ушли под землю, а на крыше раскинулись ковры зеленого мха. Этот дом зарос грязью и пропах кровью, запах которой я ныне ощущала остро. Два дня…
А потом и другой – когда он дотянулся до черной петли змеиного тела. И Великий Полоз, отзываясь на родную кровь, отдал Печать.
Его обещание, которое ничего не стоит. Ты ведь уже проверяла его слова на прочность, Аану.
Вот только прежний хозяин знал его лучше.
Кровь? Я помню… да, я помню, как Янгар вынес меня из храма. И разговор на поляне. И его вопрос. Свой ответ, жестокий и несправедливый. Лютую черноту в его глазах. И плеть, что метнулась ко мне змеею,…
– Мстит Янгар, что волей кенига вырезан был тринадцатый род, – завершила Пиркко свой рассказ. – Мне не веришь – отца моего спроси, он помнит, как это было.
Я не позволю страхам себя сломать. И, опираясь на руку мужа, я поднялась на крыльцо. А старуха-ключница, сгорбленная, седовласая, открыла нам дверь.
Скрипнула дверь. Кто-то пришел и задал вопрос. Протянув руку, попытался коснуться, но отпрянул, опаленный незримым жаром Полозовой крови.
– Он в своем уме? – спрашивает у кого-то кениг.
Пиркко делится кровью с тенями, и трехцветная кошка, выгнув спину, шипит. А Пиркко поворачивается к зеркалу, разглядывает свое отражение.
– Да. – Сложно говорить, когда ледяная рука вцепилась в горло, слова запирая.
– Ублюдок, значит… Видишь, Кейсо, до чего славно получилось – я ублюдок, она ублюдок… Нас уже двое. Ерхо Ину подобрал мне достойную невесту.
Я ждала Гирко с его копьем и бестолковой местью, а на арене появился Олли. Мой брат ступил на песок, огляделся и презрительно сплюнул под ноги. Он был бос и без рубашки. Кожаные штаны пестрели пятнам…
Малинник успел зарастить раны, нанесенные пламенем. И все же я ощущала эхо прежней боли. Земля помнила день, когда был выпущен дикий огонь. И что глодал он не только дом, некогда стоявший на холме, н…
– Вот, значит, как… Что ж, это ничего не меняет.
– Разве? – щурится Хазмат. – Неужели я подарил тебе свободу?
Янгар удивляется тому, что так бывает. Она же всегда с ним или почти всегда, если не от новых ран, то от старых, которые взяли обыкновение просыпаться к перемене погоды. Особенно те, поломанные медве…
Он зажмурился, чтобы не ослепнуть. И тот, кто стоял за спиной, подтолкнул Янгири. Ноги не слушались, а пол оказался скользким. Собственная тень бросилась навстречу, словно желая утащить его на ту сто…
Ерхо Ину спешит показать: ничего не жаль ему для любимой дочери.
– Ты обещала. – Он прижался щекой к ее щеке, что еще сохранила призрак тепла, дразня ложною надеждой. – Ты обещала дождаться меня…
– Верно, малыш. Твой отец отказался. И теперь он мертв.
Клинок вспарывает смуглое горло, обрывая жизнь человека, которого Янгар – и я вместе с ним – ненавидит столь люто, что дыхание перехватывает.
– Тридцать пять, госпожа, – ответила старуха, с трудом разогнувшись.
Говорили, что он способный ученик, и предлагали остаться, ведь даже мудрецы болеют, но Кейсо ушел…
– Говори, – велел он, облизав пересохшие губы. – Не бойся. Награжу.
– Будь у меня еще одна дочь, – усмехнулся Ерхо Ину, сжимая ноющие пальцы в кулак, – отдал бы ее тебе. А пока возьми виру за свою обиду.
Живым стало сердце сына Акку. И успокоилась в его нежных ладонях отчаявшаяся душа келмо. Ночь же набросила полог, скрывая от глаз людских то, что видеть было не дозволено. И длилась она долго, куда д…
Дотянувшись до мяса, подобрала его. Соленое. Терпкое. С ароматом дыма, который мне-медведице не нравится, а вот у меня-человека будит воспоминания.
И солнце отпрянуло, не желая смотреть в ее лицо.
– Давненько. – Она зажмурилась. – Как утонула, так и живу. Прелестненько здесь. Садись.
– Или замерзну насмерть. Но я не стану убийцей.
– Мой род был богат. В зале пол устилала не солома, не циновки из камыша, а настоящие ковры. А на стенах висели гобелены. Я помню некоторые…
– Забудь. – Теплые ладони сжимают виски. – Забудь, малыш. Этого больше нет. Ты вернулся домой. Почти уже вернулся. Кровь зовет, надо просто услышать ее голос.
В какой-то момент земля уходит из-под ног. И лес, отвесив прощальный удар, отпускает. Я падаю. Качусь по ковру из гнилых листьев, которые прилипают к коже. Расцарапываю руки о корни и камни, их как-т…
– Подойди ко мне, Аану. – Она протянула ладонь с бледными ногтями, будто вырезанными из белого лунного камня. И я послушно шагнула навстречу. Бессмертник побелел, подернулся инеем. И облетели розоват…
Я стану хозяйкой в доме, но буду зваться всего-то ключницей.
И пинком помог опуститься. Янгири попытался стряхнуть эту чужую руку, которая приносила боль, но его сил не хватило.
– Катала она над твоей рубахой куриное яйцо, а как разбила, то увидела я, что внутри его – черный волос. Длинный, жесткий…
Так родилась легенда о Черном Янгаре, верном мече кенига Вилхо.
И обнаженная кожа ловила малейшие токи воздуха.
– Янгар не усидит на месте. – Она знала, что именно Вилхо желает услышать. – Он захочет отомстить.
Еще один поворот. И тело опускается ниже.
Умолять о прощении, которого я, возможно, не заслуживаю.
– Какая холодная, просто ледяная, – с удивлением произнес Янгар. Он взял мои руки в свои и поднес к губам. Он дышал, пытаясь отогреть меня, а я сжимала в кулаке три кусочка лазури.
– Я хотел Печать взять. Печать она стережет, проверяет. – Наклонившись к Янгару, он надевает веревку. – Пожалуйста, останови ее, ты же… ты же Полоз!
Та, что стоит за спиной Янгара, впервые отпустила его далеко.
– И все же, – выпятила девушка нижнюю губу, позволяя себе мгновение каприза, – и Янгхаар мог бы стать кенигом.
Пускай. Я знала лишь одного мужчину. И с меня довольно.
Если бы Янгар шелохнулся, если бы показал свой страх, я бы напала. Но он просто сидел и смотрел мне в глаза. И я выпустила его.
Пиркко подается вперед, жадно вглядываясь в мое лицо.
– Дворец кенига или дом Пехто, куда заглядывают, чтобы попросить для родных лучшей участи. Мне, наверное, уже поздно просить…
– Он мне подарить, клясться жена сделать. И не бросать. Говорить, любит… Врать. Всегда врать. Она помни: мужчина врать. Она слушать. Жалеть. Нельзя жалеть. Мстить.
Вилхо вздохнул: тяжело. И часу не пройдет, как вновь опухнут ноги, а в теле появится предательская ломота. И колени набрякнут, заколет в груди…
– Я тебе волосики чешу-расчесываю, – убаюкивал ее голос. – Разберу прядку к прядке, ниточку к ниточке… прелестненько будет… принесу тебе со дна беленьких жемчужинок… заплету косички… Одну или две?
– Золото, – рассмеялась женщина. – Полоз подарил его мне. Ты храбрый мальчик. Мы слышим зов твоей крови. Нашей крови.
– Ну же, иди! – Брухва уже стоит рядом и тычет посохом в спину. – Погляди, что тебя ждет.
– Тише, – чьи-то сухие губы царапнули щеку. – Не бойся.
– Я, бестолочь ты этакая. Кто еще? – Кейсо кинул плащ Янгара на землю. Благо лето, тепло. Ночь переможется, а наутро, глядишь, мальчик отойдет, он выносливый.
У ворот я все-таки оборачиваюсь, хотя перед этим давала себе слово, что не буду этого делать. Я вижу спину отца, и алый плащ, и руку, и плеть в ней… И на что я вообще надеялась?
– Заговорит Янгар, – пообещал Вилхо, чувствуя, как перед злостью отступает боль. – Твой отец…
В битве той полегли лучшие бойцы рода людского. Осиротели Золотые рода.
– Ты глуп, Олли. – Та, что стоит за спиной Янгара, подходит к рабу и, взяв за цепь, дергает, заставляет наклониться. – Уже недолго осталось. Тебе, остальным… Всем.
И осеннего одиночества, которое было горьким, как застоявшаяся вода.
Непослушными пальцами развязал Янгар узел. Уходить прочь… и это не бегство. Янгхаар вернется и отомстит.
– Я не буду тебя останавливать. – Кейсо все же опустился на гору из подушек. И массивное тело его затряслось от чрезмерного этого усилия. – Я лишь прошу: будь осторожен.
Он повернулся и провел ладонью по лицу, а потом с удивлением уставился на руку.
Произнесена клятва. И боги слышали ее. Да не только боги, гонцы разнесли слова Янгхаара Каапо по всему Северу, и не осталось человека, который не знает о кровной мести.
– Дорогу! – раздался грозный крик. И хрипло заревели турьи рога, возвещая, что идет важный человек. Из-за рева я не слышала ничего, но зато в нос ударили десятки запахов, в которых смрад зеленеющей в…
– Много вопросов. Много слов. Слова меняют дороги.
Когда северянина не стало, Янгу ощутил нечто, похожее на печаль. Без его рассказов время тянулось медленно.
– Зря. – Янгар остановился в шаге от сына Ину. И тот не выдержал, отшатнулся, отступил, положив ладонь на рукоять ножа. – Все ведь просто. Она не мужу собирается услужить. И не отцу.
– В них столько дыма, – жаловалась женщина с руками, покрытыми золотой чешуей.
Или сегодня. Или завтра… послезавтра… В один из тех дней, которых мне предстоит пережить еще множество.
Куда-нибудь, пусть на самый край мира, лишь бы там не было этой жары, песка и выцветшего неба, по которому тенями скользят падальщики.
Он уже не целует – кусает губы едва не до крови и отстраняется.
На пальцах ее хватало места многим перстням, а запястья скрывались под кольцами браслетов. Обвивали шею змеи ожерелий, одно другого роскошней.
Дождь шел седьмой день кряду. Дорогу размыло. И нарядный, расписанный багрянцем и золотом возок засел в ямине. Бурая жижа, ее заполнявшая, верно, до самых дверей поднялась. И засуетились люди, кинули…
– Прости, маленькая медведица. – Он был слишком близко, и эта близость тревожила меня. – И послушай меня, пожалуйста. Я не желал тебя обидеть. Но если бы ты не ушла…
Третий день? Четвертый? Не знаю. Я слышу движение. Скрип колес и лошадиное фырканье, хриплый лай, звон сбруи, приглушенные голоса людей, которые довольны, что поймали оборотня. Некоторые осмеливаются…
– Наверное, – нежно пропела Пиркко, – он не привык спрашивать разрешения. Думает, что сам над собой хозяин.
И Печать Полоза обретет законного хозяина.
Янгхаар Каапо много ниже моего брата. И тоньше. Быстрей. Яростнее. Он кружит и кружит, раз за разом пробиваясь сквозь защиту Олли, чтобы оставить на его теле очередную рану. Не убивает, но лишь дразн…
Помнит. И не отворачивается, пряча тени в глазах, но прямо глядит, с улыбкой.
Хозяйка склонилась над котлом. Она вглядывалась в варево, изредка помешивая его сучковатой палкой.
На желтый ковер ступать нельзя, потому как ковер стоит дорого, куда дороже, чем Янгу. И хозяин разозлится, если раб испортит столь ценную вещь, ведь ноги Янгу грязны.
Он принял решение. Янгхаар Каапо, Клинок Ветра, и вправду оставит кенига. И дворец, где слишком много золота и условностей, чтобы чувствовать себя свободным. И сам город, который так и не принял Янга…
И все вокруг от тебя отвернулись, сочувствуя, но не делая ничего, чтобы остановить.
– Слушай! – Янгар дернул за волосы, заставив задрать голову. – В первый день выпустят самых слабых, что зверье, что людей. Кровь пустят. Толпа любит кровь. Во второй – добьют тех, кто выжил, и тех, к…
– Что ж… – Акку склонила голову и, сунув руку в корзину, вытащила сердце. – Я отнесу его Кузнецу, пусть попробует перековать.
Кашей, которую чужак варил, весело напевая что-то под нос.
Спустя год его цена и вправду достигла ста дирхем. Через два – выросла вдесятеро. Через пять сам хатами-паша предлагал цену в серебре по живому весу. А через шесть Янгу удалось убить хозяина и сбежат…
– Мне не о чем просить тебя, мой кениг. – Янгхаар кланяется, пряча улыбку.
Кто не верит, что отцом Янгара был сам Укконен Туули, ветер северный, грозовой, единственный сын Акку? Ехал он на спине слепого волка о шести хвостах да вниз глядел. На левом плече нес Укконен Туули …
И правду ли говорят, что его с ног до головы черный волчий волос покрывает? И если так, то от Янгара, наверное, псиной пахнет и волос жестким будет… Или нет?
Летят лошади. И грязные люди жмутся к исхудавшим шеям. Нахлестывают. Впереди – Великая пустыня. Позади – шакальи сотни богоравного Айро-паши. Догонят. Свяжут. И вернут в белокаменный благословенный К…
Еще да. И уже нет. Ее игрушки. Оболочки с выпитой волей, со съеденной душой. Им жить осталось несколько часов, но пока время не вышло. И Пиркко спешит насладиться игрой.
– Прочь, – повторил Янгхаар Каапо и положил ладонь на рукоять палаша. А я вдруг ясно поняла: если не отступлю – ударит. Не раздумывая, не сомневаясь, без ненависти или злобы, но лишь потому, что я ме…
Три дня я не снимала ее, бродила по лесу, который впал в зимнюю спячку. Пошел снег, тяжелый, густой, и к вечеру на зеленые лапы елей легли сугробы.
Мерзкий травяной привкус оставался во рту. Кенига же укладывали в постель, и рабы, размяв утомленное за день тело, натирали его маслами. Вилхо сквозь дрему ощущал прикосновения рук, и теплоту масла, …
В его голосе больше не было гнева, лишь мрачное удовлетворение. Тридуба поднес к губам чашку и позволил напиться.
Согласится. Не устоит перед искушением. Ни один мужчина в здравом уме не откажется от трона и власти. И от нее, Пиркко-птички.
А я улыбалась и касалась носом его щеки, стирая с нее капли дождя. И старая ель становилась приютом.
Он вдруг стал собой прежним, диким и злым. Черным, что снаружи, что изнутри, как Горелая башня.
– Снова думаешь о мести. – Кейсо менял повязки дважды в день и на раны накладывал едкую смрадную мазь, которая приносила новую боль. Но следом давала облегчение.
Остановился паланкин у дверей в тронный зал. Откинули рабы полог, и вновь залюбовался Вилхо, как два золоченых оленя сплели рога в вечном противостоянии. Сверкали грозно сапфировые их очи. И клонилас…
Укус был стремителен. И боль пронзила все тело Янгара. Он пытался сдержать крик, но не сумел. И в бреду, в жару скатился с постели.
Два этажа. И красный камень стен, опоясанный узором изразцов. Узкие окна с цветными стеклами. Высокое резное крыльцо, у которого уже столпилась челядь. Привычная суматоха захлестнула двор. Сновали ма…
Друг. Толстый каам с обрезанным именем, которое дают изгнанникам. Но он сам ушел, пытаясь понять, кем же является. И просил забыть о мести. Янгар не послушал.
Нет. Я давно уже не примеряла обличье медведицы, и если поначалу оставаться человеком было сложно – лес манил, а Горелая башня представлялась едва ли не клеткой, – то сейчас я привыкла и к башне, и к…
И сердце, зажатое в правой, он вынул осторожно.
Ятаган касается груди, и острая боль обжигает Янгара. Он привык получать раны, но эта пылает огнем. И он не в силах сдержать стон.
Тень печали легла на прекрасное лицо Пиркко.
Я сжала камень в кулаке. И тонкий шнурок обернула вокруг запястья, чтобы не потерять ненароком. Дар, он ведь должен быть от сердца.
Комната изменилась. Прежде она была больше, кажется. И змея на потолке гляделась чудовищем. Янгар знал, что змея стережет его покой, но все равно боялся ее. Он засыпал, глядя в черные глаза ее, неспо…
С ладоней Кейсо льется вода. Он принес ее из озера слез, которое находится в храме, куда ведут семь тысяч ступеней. И на каждой осталась частица души.
Примерившись, Пиркко почти опускала подушку.
А черные глаза темнеют. Знаю, что невозможно такое, но я вижу, как расплывается в них иная, предвечная тьма. Бездна выбралась наружу.
И она, сунув большой палец в рот, кивнула. Говорила Тойву плохо, за годы, проведенные в медвежьем облике, она почти забыла человеческую речь.
– Туда положи. – Отец указал на легкий дорожный сундук. – И сядь. Слушай.
Белое лицо Пиркко. И красные губы, которые кривятся. Рука касается руки, а кожа Янгара по-прежнему смугла, и потому пальцы моей сестры на его запястье неестественно бледны. Он наклоняется к ней и… Чт…
За ночь рабы вычистили ее и вновь засыпали толстым слоем белого речного песка.
– Бедный мой! – всплескивала руками Пиркко, и золотые браслеты громко звенели. – Опять снились дурные сны?
– Дам, – сказал он, отщипывая край пирога.
Умерший свободным, свободным и родится. А раб…
Пройдет еще три дня, и Янгхаар Каапо, исхудавший, истерзанный болезнью, встанет на ноги. А спустя сутки, не слушая возражений Кейсо, оседлает коня. И ветром полетит, нахлестывая гладкие бока жеребца,…
Лицо его округло. И щеки пухлы, а рот мал. Да и нос невелик. Само личико детское какое-то, капризное. И Вилхо всерьез раздумывает, не примерить ли маску. Он слышал, что за морем есть земля, где повел…
– Предатели и рабы нападают исподтишка. – Янгар опустил рубаху, так и не дождавшись, когда мазь впитается. И полотно прилипло к раненому боку. – А я – ни тот ни другой.
– Но если так, разве не должен был он первым делом поклониться тебе, мой муж? – Обида звучала в голосе Пиркко, и глаза ее потемнели от печали. – Поздравить, объяснить, где же пропадал? Отчего не явил…
– Освободи, – повторила Пиркко, глядя в глаза. – Прояви милосердие. Ты взял себе его земли, скот и золото. Печать и месть – вот все, что осталось у Янгара. И будь уверен, что он не отступит от мести,…
И на троне сидит до тех пор, пока Янгар этот трон стережет.
Печать раскалилась. И Пиркко, протянувшая было к ней руку, не посмела коснуться.
Горит камин. И шкура на полу влажновата: никак только-только вынесли на улицу, спешно избавляя от грязи. На столе у камина – кувшин и два кубка, впрочем, я не та гостья, которую будут угощать. Отец х…
Я подходила к нему не спеша. И снег скрипел под весом медведицы.
– А дом грабить не стали, сразу подожгли. – Кейсо улыбнулся безумной кривоватой улыбкой. – Ярко так горел, видать, не обошлось без земляного масла.
Вернуться в Белую башню, которую его маленькая жена звала Горелой? И, заглянув в глаза Великому Полозу, признать, что Янгхаар Каапо все-таки отказался от памяти и мести.
– …Отец занемог, – сказала кейне Пиркко, выбираясь из паланкина.
Поговаривали, шепотом, с оглядкой, не смея сами в сказанное верить, что будто бы нравится Пиркко-птичке чужая боль. Пьет она ее, как иные пьют вино. И от вида крови хмелеет. Оттого и ходит смотреть, …
– Молчи, Янгар. – Вялый взмах руки, и золотые пальцы касаются пухлой золотой щеки. – Ты объявил о мести. Ты обнажил оружие. Ты повел аккаев на земли Ину. Разве не так?
Не знаю, что будет дальше, но эта ночь принадлежит мне.
– Я уже испугался, что ты не вернешься, – сказал Черный Янгар.
– Выходи, – приказал отец, взмахом руки останавливая лучников.
Я разглядываю решетку, за которую не перебраться – прочная и высокая. Прутья ее остры, а на остриях головы насажены, над ними кружатся мухи, и жужжание их в какой-то момент заглушает рев толпы.
– Кто ты? – Голос Янгхаара холодней льда.
Комната. Большая, красивая. Стены шелковой тканью обиты, и на ней распускаются диковинные цветы, а меж ними птицы порхают красоты удивительной. Должно быть, такие водятся в благословенной стране Кхем…
Служанки боятся тревожить ее. И рабы перестают дышать, моля богов, чтобы покой этот продлился подольше. Талли и тот замирает у двери, а потом решается. Он идет на цыпочках, не сводя с нее настороженн…
– Из тебя даже оборотня не вышло, – вздохнув, заметила сестрица. И, пробежавшись пальцами по монетам ожерелья, поинтересовалась: – Почему ты ни о чем не спрашиваешь?
– Знаю, – ответил Янгхаар, поднимаясь. – Помню.
И сейчас каам, омыв руки в розовой воде, вернул себе прежнее ленивое обличье. Его больше не интересовали дела Янгара, но лишь мягкая постель, одежда, хорошая еда и, конечно, женщины.
– Я женщина, – тихо сказала Пиркко-птичка. – Разве понимаю я что-то в мужских делах? Мне ли думать о праве, когда вот-вот лишусь я и отца, и братьев, и всех родных, которых имею. А сама стану наложни…
Янгар закончил сооружать петлю и перекинул веревку через сук.
– Вот моя дочь. – Отец отступает за спину, и я оказываюсь лицом к лицу с человеком в синем парчовом халате. Халат расшит журавлями, а человек столь толст, что мне удивительно, как он вовсе способен с…
– Отдохни, матушка. – Я подвела гостью к табурету. – Раздели еду, какая есть. Не побрезгуй.
– Все будет хорошо, поверь, – сказал мой змей, прижимаясь щекой к моей ладони.
Она продавала себя, но не брезговала и воровством. Вот только зря она попыталась обокрасть Янгара.
Он произнес это с гордостью. И раскаленная Печать лежала на его ладони.
Янгар хмурится и раздирает предплечья, очищая кожу от чужой крови.
Но что смешного? Все знают, что кривоногий вдовец Кайшари, бог подземных источников, пребывает в вечном поиске. Опостылело ему вдовство. И пусты водяные чертоги. Вот и желает Кайшари новую жену отыск…
Я собирала хворост и разводила огонь в старом камине. Узкое жерло трубы заросло мусором, и дым наполнял комнату. Я дышала им, кашляя и давясь, но чувствовала его терпкий вкус. И каждый вечер оставлял…
Он вновь был молод, высок и широкоплеч. Исчезла тучность, исчез шелковый халат – сыну князя и наследнику иное подобает. Сияет на сумеречном солнце чешуя брони. Лежат на плечах светлые косы, синими ле…
Позвал он в Олений город старейшин от хитрых каамов, вайенов, туиров и всех, кого еще недавно числил врагами. Встретил их ласково, поднес каждому чашу золотую. Назвал другом. Да одарил белыми плащами…
– Потому что слышал, что там можно найти себя.
– Скажи, мальчик мой, готов ли ты ради мести себе хомут на шею повесить? – Кейсо теребил бороденку, узкую и серую, как мышиный хвост. – Да на всю жизнь?
Ничего. Никого. Только раб и свеча в его руке. Только дрожащая девочка, которая вцепилась в Янгара. Ей куда страшнее, и ему хочется успокоить, сказать, что все обойдется. Но слова разрушат тишину.
Вилхо кряхтит и хмурится. Нога его мелко дергается, стаскивая одеяло.
– Он был… забавным, да. – Кейсо сидел на корточках, с трудом удерживая собственное неповоротливое тело в равновесии. – Диким совершенно.
И вправду черен, что душой, что обличьем. Завистлив, как бывают завистливы низкие люди. И Пиркко, птичку ненаглядную, своей мыслил.
– От… отп… – Речь давалась с трудом. – Отпусти.
И я, протянув ставшую вдруг непослушной руку, открыла дверь.
Останавливало то, что и удар она приняла бы покорно, улыбаясь, поблескивая белками глаз, из которых давным-давно ушла жизнь.
Видела и пустыню. Слышала шепот красных песков, которые днем раскалялись, а к полуночи остывали, покрываясь ледяной коркой.
– Знаешь. Все ты знаешь. Ты же был там, Хрир из Важьей долины.
Выжил, хотя и долго метался на нити, соединявшей два мира. А потом еще дольше лежал неподвижною колодой, кляня богов за такую судьбу.
– Змей он. Мой отец очень волнуется за тебя. И потому подкупил одного раба, который служит в доме Янгара, а тот раб…
– Знаешь, – Олли был весел, – сейчас я безумно рад, что стою здесь, а не там.
Сняв с плеча сумку, Янгар вытащил кусок вяленого мяса и нож. Движения его были плавными, медленными. И я не сводила взгляда с его рук, а он – с меня.
– Это чешуя. На арене ее немного осталось. К счастью.
Пришло время рождения. Стоны становятся громче, и в этом мне тоже чудится музыка, лишенная слов, но понятная, верно, и вправду существующая в крови. И пелена сползает с моего лица. Я вижу колышущийся…
– Народ любит тебя, – сказала Пиркко, присаживаясь на скамеечку. Она была хороша в легкой шубке из белого меха, с четырьмя косами, что тяжелыми змеями спускались с груди. Серебряные ленты инистым узо…
– Но выходит, что не умер, приполз назад. Чего ж тебе тихо-то не сиделось? – Ину подхватил с блюда горсть моченой клюквы и, забросив в рот, зажмурился. – Кислая… хочешь? Да нет, тебе не положено.
– Был. Но однажды я перерезал хозяину горло. Не смотри так. Он был сволочью и заслужил это. Жаль, что не умер медленно.
– Теперь-то я понимаю. Как Пиркко родилась, так мама постарела быстро. Она и была-то не очень молода, но…
– У меня… У меня когда-то не было ничего, кроме жизни и ошейника. Железного. – Янгар провел рукой по шее. Порой ему казалось, что на ней остался след. Он ведь долго не сходил, несмотря на все ухищрен…
– Легче стало? – спросила Пиркко и ногтем провела по кромке. – Можешь еще раз попробовать. Мне не больно.
Пустым был дом. И никто не вышел на зов. Напрасно метался по снежным сугробам волк. Звал свою женщину сын Акку, но молчание было ответом. И гнев прорастал в сердце, которое прежде не ведало такой бол…
– Упрямый. Тем лучше. Знаешь, что хорошего в смерти?
– Благодарю, мой кениг, – сказала она и, протянув руку, коснулась, словно невзначай, ладони. – И прошу простить меня за дерзость. Много я слышала от отца о твоем величии, однако слова оказались неспо…
– Я тебе не верю, – соглашается Янгхаар, добавляя: – Я никому не верю, благая кейне.
– Ты… – Он сглотнул и нервно оглянулся, но меч не опустил. – Ты чудовище!
Сколько раз мечтала я прокатиться на этом возке. Примерить нарядные сапожки. И платье, пусть самое плохонькое из тех, которые носила моя сестрица. Сколько раз представляла на своих руках ее перстни и…
– Да, отец. – Пиркко взяла чашу со столика и, повернувшись, вложила в широкую ладонь Тридуба. – Я понимаю, все понимаю.
И хозяин вновь исчез наверху. Пожалуй, среди хлама, его комнаты заполонившего, отыскался бы не только сургуч. Но Янгар уже выбросил из головы эти мысли.
– Пей, – шепчет она, и я послушно слизываю каплю с губы.
А я снова теряла способность ощущать холод. И съеденная каша комом застыла в желудке. Она не в силах была утолить иного голода, который вернулся ко мне.
– Вот моя кровь. – Кейне протянула руку к чаше. – Пусть решит тот, в чьей власти души.
Уходи, Аану. Отведи глаза людям, которые забыли про хозяина путей. Он же хоть и не друг тебе, но и людям помогать не станет.
И я присела на пол, напротив него, но голову опустила, все еще прячась под пологом шкуры.
Верно, в тот миг Тридуба радовался, что никто в Оленьем городе не знает правды: у Ерхо Ину две дочери. И одну из них не жаль.
Верно. Почему я сразу не поняла? Наверное, потому, что была слишком напугана.
Янгхаар очнулся, когда и лес, и овраг остались далеко за спиной.
Тыкали в спину. Смеялись. Плевались. И слали отцу, сватаясь, гнилые меха.
Она лакает кровь, как кошка, а напившись, засыпает, разметав по подушкам черные волосы. В них больше не держатся алмазы и огненные лалы гаснут. Лишь белый лунный камень готов служить той, что стоит з…
Я видела его. И кривоватое лицо. И рубаху, надетую наизнанку, подпоясанную плетеным ремешком. И драные на коленях штаны. На левую ногу брухва был бос, на правой же носил изрядно прохудившийся продран…
От такой и вправду стоит держаться подальше.
Ей нравятся истории, которые почти что сказки. И Янгар сам начинает сомневаться, и вправду ли существует эта страна. Быть может, и она – призрак, сотворенный песком и жарким южным солнцем.
Это ведь правильно будет – остановить зло.
Ждали? Да, ждали, уже понимая, что ускользнул Черный Янгар, но еще надеясь на лучшее. А после поняли, что не дождутся. И те, кто еще недавно кричал, что не боится гнева его, вдруг смолкли.
Пусть шепчутся о том, что неисчислимы богатства Янгхаара Каапо, а заодно уж вспомнят, как смеялись над ним, не имеющим ничего, помимо клинка да старой кобылы, подаренной Кейсо. Как называли приблудыш…
Он не успеет ударить вновь. И не проснется. Смерть во сне – это почти милосердие.
Сон его заполнили кольца Великого Полоза, который был столь огромен, что, казалось, способен был опоясать весь земной диск. Голова змея нависала над Янгаром. Но дрогнула пленка третьего века, поползл…
И все чаще звенели небеса грозами далекими, сверкали белыми молниями, что вылетают из-под небесного молота. Видать, уговорил Укконен Туули Кузнеца. И тот спешил, ковал для человеческой женщины крылья.
Ткань была яркой, словно пламя. И пламя в каминах приседало, кланялось кейне. Дрожала струна далекого голоса, который старательно выводил полузабытые слова древней песни. И Янгхаар Каапо пытался отре…
Но дело не в отце, а в том, что решил Вилхо связать древние рода новыми узами.
– Мы, – я сделала еще одну попытку, – мы можем попробовать уйти вдвоем.
– Последним желанием моего дорогого мужа, – робкая слеза скатилась по щеке, оставив след на золотой пудре, которой покрыли лицо кейне, – было доставить удовольствие своим подданным. И я, волей богов …
Не трон ли Оленьего города? Или скорее уж место по правую руку мудрой кейне, которая будет править после смерти мужа. Ему недолго осталось.
Как пса, который отказался драться. Всего-то взмах руки и стрела.
И широкий клинок палаша описывал круги над его головой.
И под стеной рыл проход, пытаясь понять, и вправду ли уходит эта стена так глубоко, как говорят. А может, удалось бы и спрятанный клад отыскать. Ведь отыскал же он наконечник древней стрелы, еще каме…
Ни одному человеку не суждено заглянуть в подземелья Кеннике дважды.
Янгару раздвигают губы, и вода, упоительно вкусная вода, вливается в горло.
Но в лесу, в Белой башне, которая сменила имя, его ждала маленькая медведица.
За лекарем шли ученики. И когда он останавливался, указывая то на одно, то на другое тело, ученики вытаскивали его из общей груды. Тела уносили. И Янгу молился, чтобы выбор остановили не на нем. Если…
И отворачивались слуги, а придворные спешили освободить путь грозному, хоть и приветствовали небрежными кивками. Боялись? Да. Но равным не считали.
Ему поднесли козье молоко, смешанное с соком сельдерея.
– Глупец, – сказала она, отбрасывая с лица полог ткани.
Он позволил взять бляху в руки. Каменная. Четырехугольная когда-то, но с одного угла будто бы обломанная. А змея на ней такая маленькая… Янгар впервые заглянул в ее глаза без страха.
– Где Печать? – Голос Ерхо Ину пробивается в видение. И черная плеть змеей обвивает шею, где не осталось ни клочка целой кожи. – Отвечай, змееныш!
Так я стала невестой Янгхаара Каапо, прозванного Черным. Правда, вряд ли он догадывался о моем существовании.
И продолжил. Я же закрыла глаза: так легче увидеть то, что за словами стоит.
Она кладет пальцы на пятно свежего ожога и поднимается на цыпочки, заглядывая в глаза.
– Все еще ноет. Порой думаю, что зазря ты меня вытаскивал. Дурень. И я дурень, а все кругом умные. Как жить?
Он отбросил отросшие пряди, которые давно некому было расчесывать и украшать ивовыми листьями. Он наклонился к моему лицу и долго-долго всматривался в него. И я закрыла глаза.
А по вечерам, в сумерках, к клетке подбирались слуги. И вновь меня окружал шепот.
На балкончике сквозило, и Вилхо кутался в меха, пытаясь согреться. Все-таки сыро весной, зябко. И не спасают ни тяжелые соболиные одеяла, ни бронзовые жаровни, в которых трепещет яркое пламя, ни горя…
– Пойдем со мной, Янгхаар Каапо, – сказала кейне, беря его за руку. – И я сделаю тебя счастливым.
Олли скинул рубашку и сапоги. Он был высок, на голову выше Янгара. Вдвое шире в плечах. Бугрились мышцы, кожа, морскими ветрами выдубленная, была черна и прочна, как панцирь. Редкие шрамы украшали ее…
Да и то, чувствовал Вилхо, что возвращаются силы в его тело.
Он вскакивает. И спросонья едва не падает, зацепившись сапогом за тяжелый ковер. Ругается – громко, зло. А я смеюсь. Как хорошо, что снова могу смеяться.
Она что-то говорит, а Янгар слушает. Выражение лица такое… задумчивое? Пиркко указывает вниз. На меня? Янгар поворачивается. Он иначе двигался, быстро и плавно, как та рысь, которой не стало вчера. С…
– Никогда не видел зеленоглазых медведей, – сказал он, и я заворчала, отползая под низкие ветви крушины. Лишенные листьев, они были плохим укрытием, да и цепь не отпустит далеко.
– Медведица. – Он вдруг открыл глаза, и я отпрянула, испугавшись, что увидит, догадается, поймет, кто я. Но нет, спал Янгар. И рука, потянувшаяся было ко мне, упала безвольно.
– Хорошо. – Он уткнулся лбом в мой лоб. – А если я уеду и вернусь сюда, то найду тебя снова?
– Но ложью было бы сказать, что такая появится непременно…
Попытавшись встать на задние лапы, я зарычала и приняла-таки стрелу. Одну-единственную, с алой шелковой лентой на хвосте. Пробила шерсть. Опалила болью. И мир стал вязким, медленным.
Пожалуй, в том и беда, что богат был род Ину, могуч, и корни его уходили в прошлое, переплетаясь с корнями иных родов.
Она не отворачивалась и не кривила брезгливо губы, когда думала, что Янгар не видит ее.
Яркое. Зеленое. Небо высокое. И тень сокола расправила крылья, скользит по ровному шелковому травяному плату. Воздух чистый.
Старая ведьма не посмела тронуть меня. Но побоялась? Чего? Что отберу я у законных детей родительскую любовь? Стану что-то значить для отца?
И смотрю на руку мужа, смуглые пальцы, нежно поглаживающие рукоять. На саму эту рукоять, резную, с волчьей головой, в пасти которой вставлен красный камень. И на ременный хвост.
Рука Янгара лежала на моем загривке, и он время от времени останавливался, словно не желая, чтобы недолгий путь закончился.
– Стою. – Якки накрыл ладонью рукоять меча. – Здравствуй, Черный Янгар. Отец тебя ждал.
Она отбросила копну спутанных волос за спину и провела ладонями по бокам, по бедрам, оставляя на коже бурые разводы.
– Тебя жду. – Талли нож выронил, но коснуться земли не позволил, подхватил на лету и в ножны вернул. Красуется.
Но стоило приблизиться, и запах крови ударил в ноздри. Тяжелый. Густой. Сладкий… Я сглотнула слюну.
Наверное, он был прав и помочь желал искренне. Наверное, Янгар принял бы помощь, но в этот миг со дна оврага раздалось такое знакомое ворчание.
– Второй раз твою смерть Янгар не переживет.
– Ты… ошибся. – Сделав глоток, тот облизал губы.
К чему? Свирепую зимнюю бурю можно умолять, но послушает ли буря? Сомневаюсь.
Так сказала Ингеборген, и в словах ее была горькая правда.
Я кивнула: и делать ничего не понадобится. Горелая башня спрятана за заговоренными тропами. Кого бы ни послали по следу Янгара, он уйдет ни с чем.
– Хорошо, – повторяет она, и голос ее – голос вьюги. – Будь по-твоему, Аану.
И сердца лишен – побоялся Укконен Туули, что не выдержит оно, человеческое, той боли, которую он сам испытал, не захотел, чтобы страдало единственное дитя, вынул сердце из груди да спрятал.
И он выел красоту жены, состарил до поры. И ее же сделал виноватой.
Наверное. Он слишком поздно понял, что на самом деле ему нужно.
– Ты… – Якки сглотнул, вывернул шею, верно гадая, далеко ли люди и псы.
– Озеро – это всего-навсего озеро. Не важно, кто наполнил его водой – родники, дожди или светлая богиня. Вода прозрачная, это да…
Трехцветная кошка вновь скользнула под ноги, заурчала, вцепилась когтями в сапоги.
И жажда мучит. Янгхаар сгребает снег с опаленных пламенем камней, отправляет в рот горстями, с мелкой крошкой, с песком, что хрустит на зубах. Но жажду не утолить.
– Зачем ты мне показал это? – К моей ладони прилипли песчинки, которые должны были бы исчезнуть вместе с дорогой.
Только ли роды? Янгар не задал вопрос, зная, что не получит честного ответа.
Он явился рассчитаться за пережитый страх, и толпа приветствует его криками, хлопками, свистом.
Опять в трещинках, и кожа темная, грубая.
И любит… возможно, хоть немного, но любит.
И я рассказала о том, как однажды появилась на свет в Лисьем логе, и мой отец, спеша сдержать слово, признал бастарда…
Хорошие были сны. Яркие. После них и жизнь становилась веселей.
Как бы там ни было, но двое сцепились у подножия трона, силясь друг друга одолеть. Молод был Янгхаар, но ярость его ослепляла. Стар был Ерхо Ину, но еще силен безмерно.
– Погоди… – Толстяк попытался встать, но Янгхаар рванулся под рукой, пытаясь избавиться от живых оков. – Он очнется и…
Когда-нибудь Янгу станет свободен и купит себе цепь золотую, как та, что висит на груди хозяина.
Когда-то были… и будут, когда покинут арену, унося с собой запах крови и хмель азарта. Сейчас же они все на одно лицо, и лицо это искажено. Мне страшно смотреть на него.
Я держала. И солоноватая кровь наполняла мой рот.
После этой женщины осталось ощущение грязи. И Янгу, впившись зубами в циновку, глубоко дышал. Алая пелена безумия, которую так долго пытался вызвать хозяин, подошла к краю. Еще немного – и выплеснетс…
Записка была краткой: кениг Вилхо желает видеть Янгара и отблагодарить за долгую службу. Он готов исполнить любую просьбу. Янгар ведь знает, о чем просить?
Нет. Нельзя его отпускать. Не сейчас. Не тогда, когда бездна окружила остатки души: сгорит. И, поднявшись на задние лапы, я зарычала.
Влажно хлюпнула жижа, опалив нежную кожу докрасна.
– Не просто так, малыш, наследники живут здесь, а не в главном доме. Полоз присматривает за своими детьми.
Смазанные барсучьим жиром пальцы легли под подбородок, заставляя задрать голову.
Сладкое терпкое вино с полузабытым запахом лета.
Так он пил воду, выбравшись из красных песков Великой пустыни. Глотал, давился до рвоты, до вздувшегося живота, который, казалось, вот-вот треснет, а Янгар не способен был отойти от ручья.
Обещать, не зная, сумею ли обещание исполнить. Несколько минут назад я думала о том, что готова убить Янгара. И теперь вот дети, дом… Мечта пусть мечтой остается.
– Позволь угадаю. – Кейсо вошел в шатер, когда Янгар перечитывал послание, пытаясь найти повод не подчиниться приказу. – Тебе велено остановить войну.
Он повернулся ко мне спиной, но все же не ушел. Прикосновение к моей руке было легким, случайным. И мир привычно уже кувыркнулся, распадаясь на сотни путей.
Есть боль, неожиданно сильная. Она длится недолго, но я вскрикиваю. И слезы льются из глаз.
– Страшно… – Она подвигается ближе, прижимается к моему израненному боку, слизывая капли крови и вбирая страх. – Оч-ч-чень страш-ш-шно…
И боги снизошли к просьбе. Лекарь переступил через Янгу.
– Нет, – ответила Тойву, поворачивая зеркальце к обожженной стороне своего лица. – Сердце не есть. Горькое. Змея. Тойву не есть змея. Он сам умри. Раны Тойву не зарастать.
Сжалась сеть, пытаясь заставить меня замолчать.
И, отпустив самодельное удилище, он растянулся на траве.
– А против меня, мальчишка? Чтобы не в спину, но лицом к лицу!
В синих глазах клубится туман. И розовый язычок касается верхней губы, оставляя на белой краске проталину. И это крохотное пятнышко не портит совершенства облика кейне.
Гордость его снедала. И она же открывала двери дома гостям, которых в глубине души Янгар презирал. Пусть приходят, пусть увидят, как живет тот, кого все они считают выскочкой да оборванцем.
Крупяная каша обжигала небо и вкуса не имела, но я заставляла себя тщательно пережевывать ее, стараясь отрешиться от иных, куда более привлекательных запахов.
– Нет, тебе, пожалуй, не стоит. – Она выпивает сама, глотает жадно.
Были деревеньки, что проносились мимо. И бессонница, которой прежде Янгар не страдал. Он пытался унять безумное сердце, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. А оно дергалось; то болело, то ныло, …
– Это ведь ты. Я знаю, что ты. – Ладонь Янгара скользнула по клинку. И тот засиял, отзываясь на ласку хозяина. – Почему ты не выходишь?
Его голос звучал все тише. И Кейсо, положив голову мальчика на колени, сдавил виски руками.
Она бережно смывает с твоего лица глину и краску, и вода течет по губам. Пить хочется ужасно, но я не имею права разжать губ. Здесь и сейчас я мертва.
И быть может, в ее руках – ведь сестра же – обретет Янгар долгожданный покой.
Во славу паши? Нет, Вилхо Кольцедаритель правит Севером. И в честь его сойдутся на не существующей пока арене бойцы, выясняя, кто из них силен. Пусть одолеют зверей.
И она просила подарить ей красные сапожки.
– Тайник здесь. Надо достать. Я буду здоров.
– Олений город. Я не воевал с тобой! Я не…
Походка неторопливая, мягкая. Покачиваются бедра, идет крупными складками расшитая ткань юбки, ласкает лодыжки. Скользит коса, змеею вьются шелковые ленты.
Ударил гром. Молния рухнула с неба, испепелив убийцу, вот только с пеплом разлетелись осколки зла. И многие ранили людей. С той поры ржавеет зло в человеческих сердцах, разъедает глаза да вкладывает …
Но хозяин мнет тощие руки Янгара, лезет пальцами в рот, растягивая губы.
– Пусть бы донесли, – прощебетала птичка. – У тебя, мой муж, вновь ноги раздулись, надобно их беречь.
И дорога сама нырнула мне под ноги. Она несла меня, и голос Янгара слабел.
– Прости. – Он не знал, сумеет ли вытащить ее.
Правду говорил Ерхо Ину. И Янгхаар, до того часа стоявший неподвижно, тряхнул головой. Шаг он сделал, из тени трона выбираясь.
Что она сделала? Одни говорят, что тень свою костяным ножом отрезала и, на руки взяв, выпила темноту. Другие – что трижды перепрыгнула она через волос конский, над порогом натянутый. А третьи, которы…
– Он сам этого хочет. – Голос саайо – шелест ветра, запутавшегося в сети ветвей. – Разве не видишь ты?
– Да. – Талли не попятился, лишь подбородок задрал. И в глаза глядит смело, с вызовом.
– Только если ты – человек, – возражает она и, раскрыв ладонь Янгара, прижимает к груди. – Слышишь?
– Не ходи. – Кейсо не знал покоя с того момента, как Янгар вернулся в Олений город. Каам чуял беду, отвести которую нельзя. И все же пытался остановить.
– Я не забуду. Я отплачу тебе. Потом, когда стану великим.
– Быть может, не стоит. – Большой палец Янгара касается шеи. – В зеркалах нет правды.
Ее муж любопытен. И завистлив. Он примет южан лишь для того, чтобы убедиться: нет под солнцем дворца более роскошного и правителя более великого.
Белый песок, нагретый солнцем. Странно, что я чувствую тепло и, пытаясь его сохранить, зачерпываю горсть песка, а он, текучий, проскальзывает сквозь пальцы.
Но, отняв руку от лица, уставилась на ладонь.
Говорят, что смерть не обманешь, не отвадишь от порога полынным листом, солью заговоренной. Не остановишь холодным железом. И не перебросишь на иную, чужую тропу.
Таял снег, лишь у задней стены оставались ноздреватые, покрытые коркой угольной пыли сугробы. К лужам слетались галки и суетливые синицы.
И буду рада услышать вновь. Его и его громкое сердце, которое мне хочется попробовать на вкус.
Да и как можно было ошибиться? Ее руки – крылья чайки, что скользит над водой, лаская воздух. Ее губы – дикий мед, хмельной самим своим рождением. И волосы – шелковая гладь молодой травы. Она сама – …
Мой голос. И мое лицо, такое непривычно красивое. Шрама нет, но кожа бледнее обычного. И лицо приятно округло. Это и впрямь улучшенная моя копия.
– Крепкий, песий сын! – Ерхо Ину потрогал поясницу. – И верткий, что блоха.
Уйдет она. А что будет после? Не захочет ли вернуться? Отомстить за прошлые обиды? И каждый вдруг вспомнил все зло, которое прежде чинил, зная, что не посмеет безымянная ответить.
– Я бы многое хотел изменить. – Олли трется носом о мои пальцы. – И кое-что попробую. Если получится, мы уйдем.
– Скажи, Аану… – Он не спешил садиться, но, скинув тяжелую волчью доху, кружил по поляне. В глубоком снегу оставались пробоины следов.
Только медведь Пиркко не интересен. Она уходит. А я, свернувшись в углу клетки калачиком, уговариваю себя не верить. Получается плохо.
Он очень хочет пить, но Янгар не в состоянии сделать и глотка.
Я лежу, разглядываю потолок, и в белых слюдяных наплывах мне видятся застывшие лица.
Клинок обрывает истончившуюся нить жизни, и та, что некогда стояла за плечом Янгара, злится.
Многие сватались к Тойву, но сердце ее украл молодой хевди, хозяин драконоголового корабля. Черный и алый цвета сплелись на его щите.
– Тогда мне было безразлично, маленькая медведица, с кем сражаться. Я больше ничего не умел. И до сих пор не умею. Только убивать. А уж кого, разницы не было. Мы взяли поместье с лету. И я сам казнил…
– И с площади Девичьих Слез тоже. Там казнят тех, кто преступил закон паши. И меня, если бы поймали, отправили бы туда. Или на арену. Не знаю, что хуже.
Я оборачиваюсь к Янгару, но он слишком далеко.
– Твой отец к ней слишком добр, – ворчала ключница, сплевывая желтую от табака слюну. Она курила трубку, хотя матушка и пеняла ей, что, дескать, от трубки дымно и воняет. – Балует, балует, все-то доз…
Каам устраивался перед зеркалом и перебирал кисти. В лазуритовой шкатулке у него множество кистей и еще краски: красная – для губ, синяя – для век. Янгару было смешно наблюдать за тем, сколь сосредот…
Мой муж злится. У него голос меняется, становится глуше и тише.
Сам Вилхо Кольцедаритель послал жениху плащ, подбитый горностаем.
Троих сыновей потерял Ерхо. И правильно, что желает он защитить четвертого.
В последний день он ушел на охоту. И я, сидя у окна, дышала ветром и до рези в глазах смотрела на следы, оставленные Янгаром, говорила себе, что он вернется.
– Аану! – Голос Янгара заставляет зверя остановиться. И тяжелая голова поворачивается к краю оврага. Приподнимаются губы, обнажая желтые клыки, каждый длиной в два моих пальца. Из пасти раздается рыч…
– Знаю, – ласково произнес Ерхо Ину, касаясь волос дочери. – Прости.
Что бы ни говорили о Черном Янгаре, но никогда не скажут, будто бы обманом он победу одержал.
Род его по-прежнему был жив. И в руку упала чешуйка. Темная. Четырехугольная, с обломанным краем и выгравированной змеей. Тяжелая и гладкая, словно в шелк обернутая, она была тепла.
– Не все, верно? Она считает тебя героем, а ты… ты беглый раб и разбойник, который убивал лишь потому, что мог убить. Вор. Кто еще, Янгар?
– Не тяни. – Олли разжал губы. – Добивай уже.
И удивительная гладкость камня, будто камень в его руке обернут шелком маминого платья.
Нетвердой походкой он удалился на второй этаж, где размещались комнаты для постояльцев. Некогда они не пустовали, а ныне, затянутые плесенью и паутиной, заполненные старыми ненужными вещами, были вов…
– Пожалеешь… – Он добавил несколько слов покрепче. – Я ж тебя…
Пламя факелов окрашивало золото в алый, словно проступала на звеньях единожды пролитая кровь.
Потому что не так просто заставить брухву подчиниться. И не ради Вилхо старается Тридуба.
Кейсо зачерпнул горсть орешков, но есть не стал, высыпал в чашу по одному.
Он был жив, старший сын и наследник грозного Тридуба.
В нем она, Пиркко-птичка, все же решится опустить подушку на лицо супруга.
– И не только за ними. Некогда сам Великий Полоз воздвиг эту башню, сказав, что будет стоять она до скончания времен.
А я приму ее силу, хмельную, как молодое пиво, которое варили в Лисьем логе.
Она рассказывала об этом, трогая изрезанное морщинами лицо. И невзначай проводила сухими пальцами по губам.
– Плачь, – приказывает она и давит на щеки, заставляя мои губы раскрыться. – Плачь, дитя.
– Он очнулся? – Капризный голосок причиняет новые мучения, и Янгар открывает глаза. – Очнулся… Вы должны были привести его в порядок. От него воняет.
…В Горелой башне крыша крепкая. И горит камин, у которого, привычно расстелив медвежью шкуру, садится Аану. Она перекрещивает ноги и долго разглядывает потемневшие жесткие ступни свои. Вздыхает тихон…
– У моего отца есть должник, способный пройти по запретным дорогам.
И сердце его, пускаясь вскачь от радости – хорошо придумал, – зовет меня.
Янгхаар ведь поклялся и убил двоих, но в честном бою. А вот чтобы так, раненого… Раньше он убивал раненых, как убивал и женщин, и стариков. Но теперь то прошлое казалось далеким, каким-то ненастоящим…
И улыбнулась. Она была счастлива: все шло именно так, как должно. Не солгали тени. И невысокую плату с нее взяли, да если бы и больше попросили, то что с того? Чужой крови не жаль. Пусть льется, а с …
– Эй. – Завидев меня, Кейсо остановился. – Госпожа медведица, покажись!
Не медведь, но старуха в плаще из медвежьей шкуры. И шкура эта выделана с огромным умением. Голова зверя набита опилками, расписные стекла вставлены в глазницы, а длинные когти выкрашены алым. Удивит…
Перестав быть живой, она не умерла. И вертелась, выскальзывала из змеиных объятий, впивалась в плоть, но слабела. Сильнее сжимались кольца Великого Полоза, давили, крушили, стирали в пыль.