В четырнадцать, собираясь дать отцу слово, я чуть было сдуру не произнес: «Всегда ночевать дома». Слава богу, отец умнее меня, и переформулировал клятву по-другому: «Спать дома по возможности» и поставил граничное условие: «До конца июня последнего школьного года», то есть этого. Тоже весьма жесткое ограничение, без его ясно выраженного разрешения я не мог ни с ребятами в поход сходить (а он не позволил ни разу), ни куда-то надолго отлучиться. Лишь однажды за все два года он согласился отпустить на трехдневную экскурсию в Екатеринодар, и то класс кроме педагогов сопровождали Вершинин и Коняев, полностью похоронив все надежды оторваться вдали от родителей.
– Поняла, – кивнула Христ, принимая оплату, – Ну что, Колокольчик, давай прощаться?
– Мы уже много лет друг друга знаем, и я не стану заострять внимание, что ты сейчас нарушила основную заповедь наемников – не лезть в душу, – от этих слов повеяло холодом, – Все мы тут не святые. Но ты еще ошиблась почти в каждом утверждении. И друг, и брат, и побратим – всё вместе. А остальное тебе знать незачем, – мужчина поднялся, давая понять, что разговор окончен, – Так подумай насчет чего-нибудь простенького, иначе потеряем пацана. А мне бы этого не хотелось.
– Олег, займись! – отдал он распоряжение, отворачиваясь к столу. От заступившего свет гвардейца ожидал удара под дых, но меня всего лишь заковали в наручники и стреножили. Со стоном наконец-то выпрямил неестественно напряженную спину.
– Да. Веру в любовь, – зло отозвался я на ее вопрос, – Не находила?