– …ужасен! – воскликнула Грай, и тетка в кресле заворочалась, вскинула осоловелые глаза, но, убедившись, что в салоне ничего не изменилось, смежила веки, возвращаясь ко сну. – Все про это только и говорят!
– Прошу. – Брокк отодвинул стул, помогая сесть.
А ведь прошел, несмотря на маниакальную его страсть, которая послужила бы приговором.
И собственная тень, коснувшаяся ткани, придавшая ей некрасивый серый цвет.
Да, не виселица… Малыша и вправду пощадили, наградив десятью годами тюремной баржи. Вернулся, правда, через шесть. Постаревший до срока, скособоченный, со спиной, исполосованной шрамами, со стертыми запястьями, на которых оставался след кандалов. Беззубый и страшный, он вызывал не ненависть, но жалость.
И уговаривать себя, что завтра станет легче.