Они были тяжелы, невыносимо тяжелы, словно сама небесная твердь опустилась на грудь. И Янгар вдруг понял, что стоит на коленях, изо всех сил пытаясь не упасть на четвереньки. Рядом хрипит, захлебываясь слюной, Олли, выгибается в тщетной попытке удержать вес неба.
– Страшно… – Она подвигается ближе, прижимается к моему израненному боку, слизывая капли крови и вбирая страх. – Оч-ч-чень страш-ш-шно…
Янгар вдруг понял, что еще немного, и он просто-напросто упадет. Ей этого хочется, она остановилась бы и, присев рядом, надолго залюбовалась бы своим отражением в глазах Янгара. А потом, положив когтистую руку на грудь, выпила бы остаток сил.
Она сама касается меня, оставляя рваную холодную рану.
– Иди. – Отложив письмо, каам подпер кулаками подбородки, намотал на палец бороду. – Иди непременно, отказ оскорбит кенига. Но будь осторожен. И думай, о чем просишь.
Три дня ветер выл, срывая голос. И круглая слепая луна повисла на небосводе, будто намертво приколоченная, даже днем она не исчезала, бледнела лишь. А солнце не смело вытеснить ее. Мешался свет. Не желтым был, не белым, но красноватым, тревожным. Красил он сугробы, вычерчивая по ним путь для хозяев. И сны смешались с явью.