— Это еще зачем? — подозрительно спросила она, когда мэр двинулась к ней.
Он добрался до ограды и протиснулся между железными прутьями на землю горшечника.
— А я — нет. Мои кости здесь. И Оуэнса тоже. Мне отсюда не уйти.
— Не-а, — сказал тридцать третий президент США.
Эбинизер уже сожалел, что позвал Тома Гастингса, хотя этот громила как нельзя лучше годился для устрашения несговорчивых. Ему очень не хотелось расставаться с удивительной брошью. Чем дольше сияла она под лампой у него на прилавке, тем больше ему хотелось оставить ее себе, владеть ею единолично.
На кладбище дул холодный ветер, но ни мужчина, ни мальчик этого не чувствовали.