— А вот догоним погромщиков, тогда и узнаем, — почти мстительно ответил эльф. — Все узнаем, не бойся. Погоди малость, вот сейчас меня лошадь выберет...
— Что значит — не успела? — насторожился Эннеари. — Разгромили ее, что ли?
Лерметт едва удержал невольную улыбку. Он теперь только понял, что Арьен на самом деле был бы до смерти рад любому пустяку, который позволит оправдать без вины виноватых мальчишек — оттого и разбушевался. Оправдать... а может, и осудить. Арьен прав, на свой лад не так это и важно... пусть будут наказаны или прощены — но не помилованы! Только не помилование, только не снисхождение, ничего общего с милосердием, к слову сказать, не имеющее! Снисхождение для Ниеста, Аркье и Лэккеана сейчас погибельно. Ясность кары или прощения не оставляет места для сомнений в собственных поступках — но помилование навек предаст этих троих во власть мучительно вязкого чувства вины, чувства тем более неумолимого, что даже сами себе они не смогут ничего ни доказать, ни опровергнуть. В этом Арьен, бесспорно, прав — уж лучше гнев друга, чем милость короля... он прав — просто он не знает, что причин для гнева нет.
— Да нет, — махнул рукой Лерметт. — Все ты помнишь правильно. И заливают, и оттискивают. А вот завязывает ремешок сам посол. Собственноручно. Вот он и завязал.
К сожалению, второе, мрачно подумал Эннеари. О неумелости тут нет и речи. Неумехи не смогли бы захватить Лерметта... во всяком случае, взять его живым уж точно не смогли бы. Хотя... о каком умении может идти речь, если нападают двадцать на одного, безоружного, да притом из засады? Да и разве ускачешь на уставшей за день приземистой крестьянской кобыленке от всадников на свежих отборных лошадях? Эх, вот будь у Лерметта под седлом не серенькая Мышка, а Белогривый — только бы погоня его и видела! Конечно, Мышка держалась доблестно — ишь, круп весь в мыле, поглядеть, так и то вчуже жалость берет. Но разве косолапой бедолажке вынести седока из такой заварухи!