— Сколько?! — Богуслава сама возмутилась, хотя, конечно, полагала папенькино имущество своим, даром, что единственная наследница.
И хвост через ногу перекинул, сидит, черными глазами зыркает, выглядит до того счастливым, будто это его венчали…
И обида заставила Лизаньку прикусить губу.
Исчезали буквы, растворяясь на гнилом пергаменте страниц, но лишь затем, чтобы выпустить иное…
— Урм, — он решительно повернулся к Себастьяну и, заглянув в глаза, произнес. — Агху!
…ей двадцать семь, а скоро и двадцать восемь будет…