Младшенькая роняет мелок, тот закатывается под переднее сиденье, на котором сидит Йимми. Тот, явив поистине олимпийские чудеса акробатики (при его-то габаритах), подается вперед и достает мелок из-под сиденья. Секунду-другую разглядывает его, потом, хихикнув, поворачивается к выпростанной ноге Патрика и рисует на ней веселого здоровяка. Трехлетка, увидав его, хохочет во все горло.
Все одно бензин жечь – можно ее и обратно привезти, Уве не убудет. Может, хоть тогда отстанет от него эта несносная баба.
А то Уве не знает: людей в больницу возят помирать. Довольно того, что государство берет с нас деньги за каждый чих при жизни, такое его, Уве, мнение. А требовать деньги за парковку с умирающего, не жирно ли этому государству будет? О чем Уве и поинтересовался у охранника с парковки. А тот сразу махать своим штрафным блокнотом. И тут Парване влезла, мол, давайте я заплачу, давайте я заплачу. Как будто речь шла о ДЕНЬГАХ!
Она не сводит с него глаз. Уве ворчит, хочет вернуться в дом, становится в дверях. Все, довольно, сыт по горло. Хотел всего лишь тихо-мирно повеситься. Неужто эти олухи не могут проявить элементарного уважения?
Парване испытующе сощурилась. Дочка тем временем принялась гоняться за огрызком кошачьего хвоста с воплями: «Кыся! Кыся!» Кыся, не особо польщенная таким вниманием, попыталась спрятаться между ног Уве.
– А я что? Я тоже ничего, – обиженно бурчит Уве.