Сигруд снова поворачивается к огню. Конечно, они любовники. Их движения так и поют о прошлых ласках. Это даже смешно: Шара Комайд – и любовница? Она маленькая и тихая, но он-то знает, что она – такое же живое оружие, как и он, Сигруд. И все-таки глупо удивляться. Все создания на свете хоть недолго, но любили в своей жизни.
– Десятки. Наверное, больше ста – времени-то сколько прошло. У меня неплохо получалось, да, – говорит она, явно гордясь собой. – И они так обрадовались, когда я им в первый раз этот список притащила, что прямо дальше некуда. Они даже расплакались от радости. И я почувствовала… почувствовала… – тут она снова осекается – не находит слов, чтобы сформулировать мысль.
Сигруд идет дальше, заглядывает в каждую комнату. Шара идет следом. Комнаты похожи одна на другую: маленькие, пустые, никакие. Торской нигде не видно. И двери все на одной линии располагаются: заглянешь в одну – заглянешь и во все остальные.
– Я действительно не понимаю, – тянет он, – что он в тебе нашел.
– А почему ты не танцуешь? – вдруг спрашивает Сигруд.
Стены ужались до крохотного цилиндра бело-персикового цвета, банки, плавающей на черных волнах.