Без агентов, отправленных на задания, рабочая комната казалась погруженной в ожидание. Коб возле экрана продолжал свои изыскания, перескакивая с карты дорожного движения в Париже к списку строительных компаний и к именному списку технического персонала клиники Монтамбер, чтобы снабдить данными все рабочие группы.
Луи начал допрос Лезажа, его сменил Мальваль, потом Арман. У каждого из них была своя методика, и контраст между четырьмя подходами уже не раз давал результаты в других расследованиях. Луи, внимательный, элегантный, вел допрос с подчеркнутой деликатностью, как если бы у них впереди была целая вечность, с ангельским терпением, долго раздумывая над каждым вопросом, выслушивая каждый ответ с нервирующим вниманием, заставляющим сомневаться в том, как этот ответ можно истолковать. Мальваль, верный во всем своей технике дзюдоиста, действовал внезапными ускорениями. Он охотно шел на приятельские отношения, вызывая доверие. Он и здесь действовал как обольститель, но мог неожиданно сделать крайне жесткий вывод, подчеркивая противоречие с такой же силой, какую в другой обстановке вкладывал в решающий бросок. Арман оставался Арманом. Уткнувшись в свои записи, вроде вообще не глядя на собеседника, он задавал конкретные, казалось бы, мелочные вопросы, скрупулезно записывал все ответы, возвращался к самой незначительной детали, мог целый час досконально разбирать любое пустяковое событие, уточнять крошечную неточность или приблизительность в оценке и выпускал кость, только когда она была обглодана дочиста. Луи допрашивал извилисто, Мальваль по прямой, Арман по спирали.
Голос хозяина был не то чтобы нетерпеливым. Тон чисто профессиональный, непосредственный. Полиции здесь уделялось не больше внимания, чем обычному клиенту. Говоря яснее, в книжном магазине Лезажа не полиция олицетворяла закон.
— Все будет, как ты хочешь, — ответил отец и медленно допил кофе. — В любом случае деньги твои. Для твоего сына.
Луи глянул направо и налево, не понимая, что происходит, торопливо поднялся и двинулся за Камилем к лестнице. Они не обменялись ни словом, пока не зашли на другой стороне улицы в небольшую забегаловку, где иногда, прежде чем отправиться по домам, выпивали по кружечке. Камиль выбрал столик на застекленной террасе, устроился на кожаной банкетке, оставив Луи стул спиной к улице. Молча подождали, пока гарсон примет заказ.
Первые заключения определили труп как тело женщины от 25 до 30 лет. Фотографии не оставляли иллюзий по поводу ее возможной привлекательности. Камиль разложил их на письменном столе: дюжина снимков большого формата.