Впервые за то время, как Гарри знал Дамблдора, он не походил на старого человека, совсем не походил. В нём промелькнуло что-то от маленького мальчика, пойманного за шалостью.
— Рон! — завопил Гарри, а где-то заверещала невидимая Эрмиона, и Гарри услышал, как всякие неисчислимые вещи с треском падают на пол за разваливающейся стеной; он направил палочку на расползающийся вал, крикнул: — Фините! — и тот застыл.
— Какой работы от вас просили? — спросил Тэд.
Пока мистер Висли восстанавливал поломанное, а Хагрид орал извинения каждому, кто соглашался его слушать, Гарри поспешил назад ко входу, где обнаружил Рона лицом к лицу с волшебником самой эксцентричной внешности. Слегка косоглазый, с белыми, до плеч, волосами, похожими на сладкую вату, он носил колпак с кисточкой, болтавшейся у самого его носа, и мантию цвета яичного желтка, такого яркого, что глаза слезились. У него на шее, на цепи, поблёскивал странный символ, вроде треугольного глаза.
— Приветик! — сказал знакомый голос, когда он вышел назад из шатра и обнаружил во главе очереди Тонкс и Люпина. По такому случаю Тонкс обернулась блондинкой. — Артур сказал мне, что ты единственный кучерявый. Прошу прощения за прошлый вечер, — добавила она шёпотом, когда Гарри повёл их по проходу между стульями. — Министерство сейчас — антиоборетневая выставка, и мы подумали, что наше присутствие не добавит тебе ихних симпатий.
Хмурое, грубоватое лицо Пожирателя странно сочеталось с его великолепной разлетающейся мантией, богато расшитой золотой нитью. Кое-кто из толпы у лифтов льстиво поздоровался: — Доброе утро, Яксли! — Яксли не обратил на них внимания.