Гарри копал, вгрызался всё глубже в твёрдую, холодную землю, заставляя себя считать скорбь усталостью, считать боль в шраме мелочью. В темноте, где с ним говорили только шелест моря и звук его собственного дыхания, то, что произошло у Малфоев, вернулось к нему, то, что он слышал, пришло к нему, и во тьме явилось понимание…
Рон первым направился к Большому Залу. Гарри остановился на пороге.
В Хогвартсе мне было безопаснее. Думаю, я был хорошим учителем…
— Ты говоришь, как Люциус. Никто из вас не понимает Поттера так, как я. Его не нужно искать. Поттер сам придёт ко мне. Видишь ли, я знаю его слабое место, его порок. Ему будет ненавистно наблюдать, как вокруг него гибнут люди, знать, что всё это из-за него. Он захочет остановить это любой ценой. Он придёт.
— Я знаю, — сказал Гарри. — Но если это заставит его вернуться к Тонкс, то дело того стоило, так ведь?
Гарри никогда ещё не видел, чтобы здесь было так прибрано. Ржавые котлы и старые резиновые сапоги, обычно валявшиеся в беспорядке у заднего крыльца, исчезли; вместо них по обе стороны двери стояли два новеньких куста Колыхальника в больших горшках. Хотя не было ни ветерка, они лениво шевелили листьями, красиво шурша. Цыплят заперли с глаз долой, двор подмели, видимая часть сада была подстрижена, выщипана и вообще прихорошена, хотя, Гарри, которому сад нравился как раз буйно заросшим, он казался опустевшим, особенно без его обычной банды озорующих гномов.