Должно быть, это выглядело живописно — темная ночь, беспомощный, напуганный мужчина в дорогом костюме, с закинутой головой, шипящий от унижения и боли, и два матерящихся сопляка, чувствующих, что “наша взяла”. В том, что на него напали какие-то сопляки, Егор уже не сомневался. Пожалуй, он даже знал, что им от него нужно.
Если она такая прыткая, значит, ее срок нужно приблизить. Он мог сожалеть о ней, пока она была безопасна. Сейчас ему не было ее жалко. Она представляла угрозу его собственной безопасности.
— Леонтьев сказал, что пленка — это никакой не документ и ссылаться на нее нельзя. Но она… как бы совершенно убедила нас в том, что документы подлинные.
— Дед! — и помолчал, прислушиваясь. — Деда!!!
За этот просительный дедов тон Егор неожиданно и остро себя возненавидел.
— Своими словами вы уже изложили в газете, — усмехнулся Егор, — и мне это совсем не подходит.