Все цитаты из книги «Королева Марго»
– Да та ночная птица, с которой он разговаривал, когда мы подъехали к гостинице, – человек в желтом камзоле и в плаще цвета древесного гриба. Черт побери! Как он увлекся! Эй! Ла Юрьер! Уж не занимает…
– Я подумал... Теперь-то я вижу, что был неправ...
На следующий день Коконнас увидел нечто, доселе неслыханное: призрак Ла Моля, видимо, с каждым днем все больше набирался сил, в то время как он, Коконнас, всецело поглощенный страшным видением, трати…
В противоположность ему герцог Алансонский пребывал в самом беспокойном состоянии духа. Его всегдашняя неприязнь к Ла Молю превратилась в ненависть с той минуты, как он узнал, что Ла Моля любит его с…
– Но как же я мог предполагать, что принцесса крови рискнет своим добрым именем?
– Ах да! – спохватился Ла Моль. – Впрочем, я, может быть, поужинаю у короля Наваррского.
– Говори же! – крикнула Екатерина. – Говори! Скажи хоть одно слово!
«Мне ни за что не проникнуть к ней. Лучше, не теряя времени, пойти к брату», – подумала Маргарита после трех безуспешных попыток пройти сквозь ряды алебардщиков.
Ла Моль сделал несколько шагов и очутился в коридоре.
Бэм поднял его над перилами балкона, раскачал в воздухе и бросил к ногам своего господина.
Это свидание было для него не формальным удовлетворением требований этикета и не тягостной церемонией, а исполнением весьма приятной обязанности – обязанности сына, который если и не любил мать, то б…
Маргарита улыбнулась и привязала лестницу.
Спускаясь по лестнице, король остановился и приложил руку ко лбу.
– Люблю, – шепнула Маргарита, порывисто сжав руку молодого человека.
– Хороший принц, чудный принц, великодушный принц, – бормотал пьемонтец по дороге к королеве Наваррской.
– Он не придет только в том случае, если он умер! – ответила молодая женщина, затрепетав при одной мысли об этом.
– Ты обещала мне прийти на бал, – сказал король.
– Увы! – продолжал он. – Помнишь, Анрио, того бледного маленького ребенка, которого однажды вечером я показал тебе, когда он спал в шелковой колыбели, хранимый ангелом? Увы! Анрио, они его убьют!..
– «Приговор, вынесенный на заседании суда в Венсеннской крепости по делу Марка-Аннибала де Коконнаса, обвиненного и уличенного в преступлении, заключающемся в оскорблении его величества, в покушении …
– А разве прежние друзья не имеют на вас прав?
– В этом дворе двое ворот, – сказала она, – вон у тех – видите? – за покоями короля вас ждут Добрый конь и свобода, если вы откажетесь от регентства, а у тех, в которые вы сейчас прошли... если вы по…
Ла Моль спешился так же быстро, как и Коконнас, снял свой вишневый плащ, бережно положил его на землю, вынул шпагу и встал в позицию.
– Вы с ума сошли! Входите же, входите, говорят вам, я отвечаю за все!
В тот же миг вошли двое: тот, о ком доложили, и та, которая не нуждалась в докладе.
– Гм! Пожалуй, поздновато выходить на улицу.
– А кто был ее любовником? – все время думая о чем-то, спросила Екатерина.
– Я хочу сказать, что когда вам принадлежит самая красивая женщина во Франции, вы можете желать только одного – чтобы свет погас и наступил мрак, ибо во мраке вас ждет блаженство.
– У нашего господина? – тихо переспросил Ла Моль. – У герцога Алансонского?
В это самое время в галерее отворилась другая дверь, со стороны покоев короля Наваррского, и к Ла Молю подошел паж.
Сказавши это, Ла Юрьер, пока Ла Моль сдавал карты, удалился, приложив палец к губам и таким способом предупредив совершенно растерявшегося Коконнаса, чтобы он не проболтался.
– Эй! Кто там? – крикнул герцог, бросаясь к двери и задвигая задвижку.
– Знаете, Генрих, – заметила г-жа де Сов, – эти улыбки выводят меня из себя, и, хотя вы и король, иногда у меня возникает жестокое желание выцарапать вам глаза!
Ла Моль заметил на лице королевы презрительное выражение и из бледного стал белым. Кроме того, он вынужден был ухватиться за гриву лошади, чтобы не упасть на землю.
Рене заметил это и остановился в ожидании.
– Черт побери! Вы остроумный человек, сударь. – заметила Маргарита. – Я слушаю вас. Послушаем, что вы мне скажете.
Вместо ответа Ла Юрьер приложил аркебузу к плечу и прицелился в молодого человека. Но Ла Моль увидел это, и в тот момент, когда раздался выстрел, он упал на колени, и пуля пролетела у него над голово…
– А он не расспрашивал вас, где вы проведете остаток ночи?
Но тут Ортон, полагая, что это вернулся его господин, тотчас вышел ему навстречу и столкнулся с пятью вооруженными людьми, уже вошедшими в первую комнату.
– Это тот флорентиец, что живет у моста Архангела Михаила?
– Что с вами? – спросил Коконнас, когда Ла Моль остановился перед старинным замком, со священным трепетом разглядывая представшие его взору подъемные мосты, узкие окна и островерхие башенки.
Королева Маргарита села в носилки и пригласила жестом свою подругу; герцогиня Неверская повиновалась и, приняв почтительную позу, уселась против нее на передней скамейке.
Ужин кончился; на соборе Богоматери пробило два часа.
Польские послы прислали тексты своих будущих торжественных речей.
– Ах! – воскликнула молодая женщина. – Вы не один, король?
– Отлично, – сказала Екатерина, – отлично! Нужно дать ему эту книгу.
– Что она тебе сказала? – спросил Коконнас.
– Простите, брат мой! – сказал герцог Анжуйский, с плохо скрытой досадой, распахивая плащ и кланяясь.
– Он говорил о четверти века, но неизвестно, о чем шла речь: о всей его жизни или о времени его правления.
– Где король Наваррский? – спросила она. – Ваша светлость, где король Наваррский?
– Она означает... означает имя женщины, которую любил де Ла Моль.
– Все ясно как день, – возразил король, – недаром два щеголя были при носилках – у каждой дверцы свой.
– Ну да, конечно! Кто может теперь сказать, что вы оба не станете королями?
В самом деле, если бы на этом празднестве вдруг очутился особо одаренный наблюдатель, способный видеть будущее, чего, к счастью, не дано людям, и способный читать в душах, что, к несчастью, дано лишь…
– Каждую неделю или каждые десять дней – или с гончими, или соколиная.
– Ну, хорошо, – сказал он, – пусть теперь герцог де Гиз попробует сплетничать: я утру ему нос, рассказав о похождениях его невестки. Впрочем, – спохватился Карл, – я не помню, о ком он говорил, – о г…
– Ты вернула мне жизнь! – воскликнула Маргарита. – Значит, мы их спасем!
– Ну что ж... есть один способ, – продолжала герцогиня.
Маргарита побледнела, но осталась на месте. Она видела, что герцог выходит из комнаты, но даже не пошевельнулась, чтобы удержать его. Однако едва успел он потонуть во мраке потайного хода, как вернул…
Герцог не мог удержаться от любопытного взгляда.
Она пытливо осмотрела комнату и подозрительно взглянула на склонившегося перед ней Рене.
Едва весь кортеж выехал с Луврского двора, Екатерина опустила занавеску.
– Слушайте! Ради вас я рискую всем, не забывайте этого никогда.
– Гой-гой! – крикнул Карл, сняв клогбучок с сокола и выпуская его на беглянку.
– Будьте у меня завтра в пять часов: время опыта должно точно совпасть со временем рождения.
Карл движением руки остановил добрую женщину, собиравшуюся исполнить приказание.
В нескольких шагах от перекрестка, по направлению к улице Мортельри, виднелся домик, одиноко стоявший среди сада, окруженного высокой каменной стеной с одним-единственным входом, закрытым цельной две…
– Неделя! Для де Муи этого больше чем достаточно, чтобы оказаться в полной безопасности.
Больше того, на лице пьемонтца не выразилось ничего, кроме неописуемого изумления. Он удивленными глазами посмотрел на Кабоша, который, подняв руку, стоял вполоборота к судье, готовясь повторить удар.
– Ваше величество, вы сами поймете, что это вполне естественно, когда узнаете, что госпожа де Сов ухаживала за мной так, как я не заслуживал: ведь я простой слуга.
– Вот как! – сказал Генрих. – Ничего не скажет, даже если ему придется заплатить за молчание смертью?
– Вовсе не отказывает: сегодня же вечером я велю перенести его сюда; один будет лежать в правой части комнаты, а другой – в левой.
– Значит, я должен оставить всякую надежду?
– Ax! – продолжала баронесса де Сов, не отвечая на эти выпады и, видимо, даже не понимая их. – Дай Бог, чтобы он был здесь!
– А кто этот человек, которого вы желаете видеть? – спросила Екатерина.
Коконнас стоял посреди улицы, и, поняв, что ему грозит опасность оказаться среди четырех противников, атаковавших его одновременно, он с легкостью серны – а на серн он частенько охотился в горах – сд…
– С какой целью вы спрятались в лесу? – спросил судья.
– Вы, значит, признаете, что вместе с господином де Ла Молем были у Рене?
– Он нас догонит: утром у него болели глаза, и он хотел остаться дома; ведь Франсуа не желает разделять воззрения брата Карла и брата Генриха и потому благоволит к гугенотам, а так как это всем извес…
Она вовремя втолкнула герцога в кабинет: едва он успел затворить за собой дверь, как король Наваррский, в сопровождении двух пажей, освещавших ему путь восемью желтыми восковыми свечами в двух кандел…
– А-а! Вот где ключ к загадке, которую я тщетно пыталась разгадать! – ответила королева. – Я оставила у себя окно открытым, и, вернувшись в комнату, нашла на ковре записку.
– С какой целью вы оставили службу у герцога Алансонского?
– Что вы говорите, матушка? – побледнев, молвил герцог Алансонский.
Ла Моль провел в безнадежно унылом расположении духа весь следующий день, сменивший три или четыре таких же грустных дня.
Прощайте, государь, будьте готовы, – мы-то будем!».
В это мгновение он и сделал знак де Муи, который заметил де Нансе и который на языке жестов значил: «Вас узнали, спасайтесь немедленно».
– Ваше величество, – с трудом выговорил он, – разве вы не можете поручить позаботиться обо мне какому-нибудь хирургу?
– О, государь, уж за него-то я не беспокоюсь! Увидев солдат, он сказал мне только одно: «Давай рискнем!» – «Головой?» – спросил я. – «А ты сумеешь спастись?» – «Надеюсь». – «И я тоже!» – ответил он. …
Герцог Алансонский собрал все силы, чтобы ответить как можно естественнее.
– Ваше величество, вы уезжаете из Парижа?
– Молчи, – сказал Карл, – необходимо, чтобы все думали, будто я умираю от колдовства.
– Почем я знаю, государь? Спросите Рене: ведь отравляют и перчатками...
– Генрих! – окликнула его Маргарита. – Где король Наваррский?
– В таком случае, твое будущее обеспечено, – со смехом сказал Ла Моль.
Де Муи только сегодня днем получил точные сведения о доме, где жил его враг.
– Эй, господа! В чем дело? – продолжал пьемонтец, громко обращаясь к лейтенанту легких конников и совсем тихо к Ла Молю.
– Но, – подхватила Маргарита, – вы приняли меня за одну из моих придворных дам.
– После того, как я устрою дела вашего величества – а я занялся ими, как вы видели, добросовестно, – надеюсь, что вы, ваше величество, разрешите мне заняться моими делами?
– О, я прекрасно знала, что они будут молчать! Но молчание губит их так же, как погубило бы и признание.
Выйдя из своих покоев, он пошел но маленькой винтовой лестнице, по которой поднимались на третий этаж и которая вела к покоям Генриха.
– Если вы, брат мой, выступите с обвинением, то вы понимаете, что я не стану вас опровергать.
– Разумеется! Я и сам, глядя на бегущего, подумал было, что это Ла Моль.
– А если вам не удастся пройти к королеве-матери?
– Так, так, я вижу ее отсюда... Итак, вы ужинали у Ла Юрьера и, конечно, вместе с вашим другом Коконнасом?
Девушка с изумлением посмотрела на госпожу.
– Это один из самых преданных нам людей. А кроме того, он вас не знает, ваше величество, и даже не представляет себе, с кем он имел дело.
– Идемте, сударь, идемте, суд ждет вас, – произнес тот же картавый голос, который и раньше был так неприятен Коконнасу и который теперь, раздавшись тремя этажами ниже, не обрел недостававшего ему оба…
– Якобы он приехал повидаться с госпожой де Сов, только и всего. Но по всей вероятности, он приехал, чтобы составить заговор против короля.
– Да, передать или, в случае его отсутствия, положить за зеркало?
– А-а, вы смеетесь! – сказал, немного успокоившись, Ла Юрьер. – Стало быть, вы пришли не с дурными намерениями?
Судья не удостоил Коконнаса ответом, так как окончание приговора отвечало за него, а потому продолжал читать;
Герцогиня взяла Маргариту за руку и повела ее к двери, завешенной ковром, затем встала на одно колено и посмотрела в замочную скважину.
– Итак, государь, вы позволяете начать следствие?
– Эта фигурка изображает мужчину или женщину?
Карл сдержал недоверчивую, презрительную улыбку.
– Мне надо еще попрощаться. Бегу и через десять минут буду у вас. Моих лошадей держите наготове.
У Карла, которому многое объяснили признания Рене и, быть может, еще больше размышления в тишине, не осталось даже такого счастья, как сомнение.
– Ваше величество, вы можете погубить меня, но вы не можете требовать, чтобы я предал моих новых друзей.
Все белые вымпелы вновь замелькали с особым оживлением, свидетельствовавшим о радости его друзей.
Карл был охотник очень опытный, и он предвидел возможность нападения: он поднял коня на дыбы, но не рассчитал силы и слишком туго натянул поводья; конь от чересчур затянутых удил, а может быть, и от …
Больше он уже ничего не мог сказать. Глаза его, словно подернутые предсмертной дымкой, затуманились, голова бессильно запрокинулась, руки повисли, ноги подкосились, и он упал на пол в лужу своей кров…
– Государь! Мы беседовали на темы военные и любовные.
– Ты играешь на моем самолюбии, Гиацинт, это плохой признак!
На кровати резного дуба за бархатным, расшитым золотыми лилиями пологом лежала полуобнаженная женщина и, опершись на локоть, смотрела на него расширенными от ужаса глазами.
– Где же оно, это самое средство? – спросил Карл, приподнявшись на локте и глядя на мать.
– Бога ради не зовите! – говорил Ла Моль, пытаясь встать. – Если вас услышат, я погиб! Убийцы гнались за мной, они были уже на лестнице. Я слышу их... Вот они! Вот!
– Я слышала, как его упоминали и король, мой муж, и герцог Алансонский, мой брат. Я знаю, что вас ждут.
Спасая жизнь Карлу, Генрих сделал больше, чем спас жизнь человеку: он предотвратил смену государей в трех королевствах.
– Что ты думаешь обо всем этом, друг мой? – спросил Ла Моль.
– Можешь, – ответил Ла Моль. – Ты можешь сделать так, что мне будет мила даже смерть и что она придет за мной с приветливым лицом.
Король Наваррский, стоявший с другой стороны, уже под стражей де Нансе, с возрастающим удивлением смотрел на эту сцену.
– О короле? Вы бегаете за ним даже ко мне? Вы же отлично знаете, что здесь он не бывает!
– Нет, сударыня, я в самом деле был болен, – отвечал Генрих, – но мне помогло одно лекарство, излюбленное у нас в горах, о котором говорила мне матушка.
С этим благородным намерением Коконнас бросился по лестнице вслед за Ла Юрьером и быстро догнал его, так как Ла Юрьер, поднимаясь по лестнице, начал раздумывать, а следовательно, замедлил шаг.
– Все-таки замолчите, ребенок! Что это за бунтовщик, который не повинуется своей королеве?
– Это твой спаситель, дорогой Друг, – отвечал Ла Моль, – тот самый, что принес целебное питье, которое так помогло тебе.
– Каких? Ах, простите, быть может, я нескромен? В таком случае будем считать, что я ничего не сказал.
– Вот как! По-видимому, его ведут в Лувр, – сказал Генрих. – Черт возьми! Пропускные ворота будут закрыты... У всех, кто возвращается, будут спрашивать имена, и если увидят, что я возвращаюсь следом …
– Да, – подхватил Ла Моль, – мне даже кажется, что в этой учтивости и обходительности тюремщиков, в этих эластичных дверях наших камер я узнаю наших благородных подруг. Ведь я просто не узнаю Болье –…
Вдруг Екатерина повернулась, и мальчик увидел то мрачное выражение ее лица, какое видел десять минут назад. Ее круглые, как у пантеры или кошки, глаза, казалось, испускают в темноту пламя.
– А ночи-то, ночи?.. – настаивал герцог Алансонский.
– А как же быть с поручением? – спросил де Нансе.
– Что ж, ловлю вас на слове: когда придет мой черед влезать на виселицу Ангеррана или на эшафот герцога Немурского, я буду иметь дело только с вами.
– Как, дело плохо?! – переспросила она. – Что это значит, Генрих?
– Здесь живет тот, кто нам нужен, – сказал он.
– Прекрасно, дорогая герцогиня! Именно так! И в знак возобновления нашего договора поцелуй меня.
– За эту цену? Да за эту цену я нашла бы тысячу! – ответила Анриетта. – Нет, нет, всего за пятьсот экю.
– Вам это не помешает ехать с нами? – спросил герцог.
– Будьте покойны: думаю, что он вознаградит вас щедро.
Больной лежал так уже минут десять и несколько раз подносил ко рту фаянсовую чашку, содержимое которой он пил маленькими глотками, как вдруг лицо его, несмотря на интересную бледность, стало страшным…
– Если вы останетесь, вас опять пошлют на войну.
Он думал о часовне, о ноже, спрятанном под покровом престола, об Анриетте и о королеве, о двери в ризнице и о двух лошадях у опушки леса; он думал о свободе, о скачке на вольном воздухе, о безопаснос…
– Хорошо, – сказала королева, – раз уж вы непременно хотите знать что-нибудь определенное о вашем друге, то спросите о нем у короля Наваррского – только он имеет право сказать вам об этом, я же могу …
– Это правда, – отвечала Екатерина, – но правда и то, что кто-то из ваших людей убил двух стражников его величества и ранил де Морвеля.
– Государь! – сказал де Нансе. – С вами обращаются как с венценосной особой.
– Государь! – отвечал Генрих. – Если бы ваш брат был не под Ла-Рошелью, я бы поклялся, что это он.
– Такое пустячное, что ради него вы, рискуя жизнью, проникли в Лувр, где, как вы знаете, ваша голова оценена на вес золота? Кому же неизвестно, что вы, король Наваррский и принц Конде – главные вожди…
– Ты так думаешь, Анрио? – сказал Карл IX, глаза которого горели свирепой радостью.
– Бедный мальчик! Но теперь ты поправился?
Приказание королевы-матери было исполнено, и г-жа де Сов продолжала читать новеллу.
– Вы чувствуете, как треплет вас лихорадка? – спросила Екатерина.
– Государь! Я тщетно ищу цель всех этих вопросов.
– Вот вам ваш мушкет, несите караул по-прежнему. За нами следят. На обратном пути я постараюсь сказать вам два слова, но если я сам не заговорю, не останавливайте меня. Прощайте!
– О, это пустяки! Заплатит король Наваррский, заплатит герцог Алансонский, заплатит брат мой Карл или разве...
– Но отказываетесь сообщить суду, кто эта женщина?
– Раскрытую? Или класть раскрытую не стоит?
– Будь вы хоть сам дьявол, я ваш должник, – сказал Коконнас, – потому что, если бы не вы, я бы теперь лежал в могиле!
Безвольный и покорный, как ребенок, Ла Моль вышел, переглядываясь с Коконнасом, и оба, так и не придя в себя от изумления, встали у закрытой двери.
«Благодаря сердечному лекарству, которое я дал Морвелю, он немного окреп и смог написать имя человека, который был в комнате короля Наваррского, – это де Муи».
Тут портьера приподнялась, и показалась Екатерина.
Но Генрих, внимательно вглядевшись в безразличное выражение лица и тусклые глаза герцога Алансонского, раза три покачал головой, делая вид, что ему тесен воротник камзола.
– Напротив, матушка, – ответил Карл, – это они торопились и мчались сюда из Варшавы форсированным маршем... Честь за честь, учтивость за учтивость!
– Да здравствует король! Да здравствует месса! Смерть гугенотам!
Коконнас жадно вдыхал ночной воздух, хотя воздух был насыщен дождевой влагой. Он вглядывался в глубокую тьму и радовался, что все эти обстоятельства благоприятны для их побега.
– И не без тревоги, не правда ли? – прибавила Маргарита.
– Пусть ваше величество не настаивает, а то я вынужден буду промолчать и тем самым не оказать вам должного повиновения.
– Приношу глубокую благодарность вашему величеству, – сказал убийца с волнением, в котором чувствовалось колебание.
– Да, Генрих, – ответил Карл. – Моя мать хочет быть регентшей, пока не вернется из Польши мой брат. Но слушай, что я тебе скажу; он не вернется.
Едва шаги ее затихли в глубине потайного хода, как полог кровати снова раздвинулся, и Генрих Наваррский, со сверкающими глазами, с дрожащими руками, тяжело дыша, бросился на колени перед Маргаритой. …
Это была Екатерина Медичи, которая вошла неслышно, под гром последнего выстрела.
Екатерина, бледная от злобы, и Генрих, безмолвный от огорчения, последовали за ним.
– И все-таки я должен уйти из Лувра, – прошептал Ла Моль.
Морвель молчал, сраженный этим обвинением, верным во всех подробностях, а Карл IX принялся опять насвистывать столь же верно, столь же мелодично все ту же охотничью песню.
Морвель сделал знак швейцарцам спрятаться за углом дома, а Коконнас прижался к стене.
Во-вторых, в гостиницу покойного Ла Юрьера, где оба оставили свои чемоданы и лошадей.
– Мой любимый, – сказала Мари, – вы ведь попросите вашего брата-короля извинить меня, да. Карл?
– Понятия не имею, – отвечал Ла Моль, белый, как перо, нависшее над его лбом, – но мне всегда очень хотелось посмотреть на какое-нибудь привидение, а раз теперь такой случай представился, я сделаю вс…
– Ваше величество, не прикажете ли совершить новые жертвоприношения? – спросил флорентиец.
– А мне казалось, что король Наваррский окончательно вернулся к своей супруге.
Взгляд любви таился под сомкнутыми веками Ла Моля, презрительная усмешка таилась под веками Коконнаса.
– Да, его привез нарочный от моего мужа...
Кабош взял факел и отворил дубовую дверь на лестницу; видны были всего несколько ступенек этой лестницы, углублявшейся, погружавшейся в недра земли. Порыв ветра сорвал несколько искр с факела и пахну…
– Он просил у вас какого-нибудь любовного напитка, какого-нибудь приворотного зелья?
Генрих сделал три шага к входной двери, но вдруг остановился, как будто лишь сейчас вспомнил о том, что привело его сюда.
– Да, Мари, ты права, – ответил Карл, – будем ужинать.
Королева-мать вынула из сумочки необычайную драгоценность.
– В этом тебе никто не помогает? Маргарита собрала все свои силы.
– Нет, нет, – возразил Коконнас, – я останусь здесь; моя лошадь измучена. Раз вы отказываетесь, я беру комнату один.
– А мне казалось, что в «Путеводной звезде» вас очень соблазняла курица на вертеле. Ну, а я умираю с голоду.
– ..это, – подхватил Карл, – мне полечить мой ушиб, вам, Анжу, смыть апельсиновый сироп, а вам, Гиз, велеть очистить кабанье сало.
Как он и предполагал, Ортон едва успел дойти до середины лестницы, ибо спускался он нарочито медленно, в надежде встретить на лестнице или увидеть где-нибудь в коридорах короля Наваррского или г-жу д…
– О-о! Сейчас они действительно прекрасны! – сказала Маргарита. – Так и пышут огнем.
Огни, вспыхивавшие в глазах парижан и сверкавшие во мраке ночи, были молниями ненависти, озарявшими грядущее.
– А! Это вы? – спросил он. – Объявите вашему любимому сыну, Генриху Анжуйскому, что прием будет завтра.
Все уста повторили этот возглас, кроме уст герцога Франсуа.
Он посмотрел в упор на молодых людей, чтобы узнать своего, и жестом пригласил Коконнаса следовать за собой.
Король взял рог и протрубил призыв. Ему ответило несколько рогов. Внезапно один из доезжачих подал в рог другой сигнал.
«Устройте так, чтобы я мог поцеловать вас не воздушным поцелуем. Жду».
Второй путешественник являл собой полную противоположность первому. Из-под шляпы с загнутыми вверх полями выбивались густые вьющиеся светло-рыжие волосы и глядели серые глаза, сверкавшие при малейшем…
– Ваше величество, – сказал он, – не находите ли вы, что этот жалкий труп пахнет очень скверно и что не стоит оставаться здесь долго?
– Но господин де Ла Моль – еретик, – вмешался Морвель. – Господин де Ла Моль обречен, и если его не убьем мы, его убьют другие.
Рене сделал жест изумления, и это не ускользнуло от короля.
При звуке шагов матери, видимо, узнав ее походку, Карл приподнялся.
– Вот что я собираюсь сделать, – продолжал он, притворяясь, будто не замечает замешательства молодой женщины. – Я...
– В таком случае возьмемтесь за руки и войдем вместе.
– Боже мой! Это господин де Ла Моль! – сказала Маргарита на ухо своей приятельнице.
Читатель помнит, конечно, что оба они были ранены в правое плечо, а потому всякое резкое движение вызывало у них сильную боль.
Это-имя, казалось, произвело обычное действие, однако часовой спросил у Коконнаса, знает ли он пароль.
– Мои врачи? О, это великие ученые! – разразившись хохотом, сказал Карл, – По правде говоря, я получаю величайшее удовольствие, когда слушаю, как они обсуждают мою болезнь. Кормилица! Дай мне попить.
– Да, он не был у короля Наваррского, – отвечала Екатерина, – но он был у... королевы Наваррской.
– Да, ваше высочество, – почтительно кланяясь, отвечал Ла Моль.
– Увези меня скорее, мне надо сказать тебе нечто крайне важное.
– Господин де Муи! – продолжал Ла Юрьер. – Неужели вы не знаете, что происходит? Зарезали господина адмирала, избивают наших братьев-гугенотов. Бегите на помощь! Скорей, скорей!
– Говорите, я слушаю: этот предмет всегда казался мне весьма увлекательным.
Ла Моль схватился за голову и минуту стоял в нерешительности, колеблясь между чувством уважения и чувством ревности, но ревность взяла верх: он бросился к двери и начал колотить в нее изо всех сил, п…
– Они придумали какую-то хитрость, – сказал герцог де Гиз.
Ночь была мрачная; редкие, теплые, крупные капли падали из туч, насыщенных серой и электричеством.
– Ах, как мне было хорошо! Я почти умерла! – воскликнула она.
– Да, да! О, я прекрасно это чувствую! О-о! Вы отлично описываете мою болезнь!
– Простите, – отвечала бледная, трепещущая Маргарита, – желаю вашему величеству доброй ночи.
– Вы очень недогадливы, сударь, – сказал Морвель, – сейчас видно, что вам в отличие от нас не надоела наглость этих еретиков.
Молодой человек не появлялся у нее со вчерашнего дня. На мгновение у Маргариты мелькнула мысль попросить его заступиться за короля Наваррского, но другая, страшная мысль остановила ее: брак был заклю…
Удивленный таким ласковым ответом вместо ожидаемой суровой отповеди, Ла Моль робко поднял голову; глаза его встретились с глазами Маргариты, и, словно притягиваемый некоей магической силой, он был уж…
– Нет, не опасны, коль скоро мы одни. Так я вам говорил... – продолжал король.
– Да, – с раздражением ответил герцог Алансонский.
– Ах, милый сын, да разве я говорю, что сегодня? Послы приедут завтра или послезавтра. Арестуем его после охоты, сегодня вечером... или ночью...
– Я, – ответил король Наваррский, – и если вы, ваше величество, беспокоитесь о его здоровье, я могу вас успокоить: я видел его сегодня дважды – в шесть утра и в семь вечера.
– Черт возьми! Вы будете правы, сударь: ведь если бы узнали, что я для вас сделал, ваше место на этом станке занял бы я, только уж меня-то не пощадили бы, как пощадил вас я.
А Маргарита, выскочив из спальни, бросилась в переднюю и лицом к лицу столкнулась с Ла Молем, желавшим во что бы то ни стало пройти к Маргарите, несмотря на все уговоры Жийоны.
Глухой звук падения, потоки крови, хлынувшей из тела и далеко обрызгавшей мостовую, ужаснули всех, не исключая и герцога, но чувство ужаса скоро уступило место любопытству – все присутствующие сделал…
– О-о, ваше величество! – почтительно кланяясь, сказал Ла Моль. – Вы бросаете камни так метко...
Эта остроумная шутка вызвала затаенную улыбку у присутствующих.
– Вы правы! – прорычал Коконнас. – Смерть гугенотам! Я должен отомстить за себя, и чем скорее, тем лучше.
Герцог Алансонский угрюмо смотрел на эту страшную драму, развязку которой смутно предвидел он один.
– Государь, – отвечал Генрих, – как же я мог поверить, что сестра вашего величества способна поступить столь опрометчиво?
– Ничего. Если моя смерть требует отмщения, Анрио, пусть воздаст это отмщение Бог. Давай говорить только о том, что будет после моей смерти. Я оставляю тебе в наследство хороший парламент, испытанное…
– Здесь опять будете вашим величеством, – предупредила герцогиня Неверская. – Позвольте мне оказать вам в доме Гизов прием, подобающий королеве Наваррской.
– Молчите! Молчите, или смерть вам! И спровадьте куда-нибудь вашего товарища.
В самом деле, вишневый плащ не поднялся, а словно на крыльях взлетел на третий этаж.
С этими словами Екатерина, понятия не имевшая, что ее сын Франсуа осведомлен обо всем так же хорошо и даже лучше, чем она, встала, намереваясь величественно выйти.
– Молчите! Ради самого себя, государь, молчите! – чуть слышно произнесла она.
– Так вы должны были прочесть его мысли. Руководствуйтесь своим чутьем.
– Господин де Коконнас и господин де Ла Моль! – сказал Ла Юрьер.
– Нет, ни за что; я берегу порох для лучшей дичи, – отвечал Морвель.
Герцог Алансонский побледнел; кровь внезапно прилила к сердцу, едва не разорвав его, затем отхлынула к конечностям, а на щеках вспыхнул яркий румянец: при создавшихся обстоятельствах милость, которую…
– Таванн, оставьте Марго, посадите ее на жердочку, – перебил король, – хотя она и тезка моей сестры, королевы Наваррской, но это еще не причина, чтобы все ее ласкали.
– А вы помните этот гороскоп? – осведомился король Наваррский, пытаясь равнодушно улыбнуться.
– У него столь страстное желание сделаться старшим, что небо, может быть, и совершит для него чудо, – возразил Ла Моль. – Итак, ты не знаешь, где будешь вечером?».
Многочисленная группа людей собралась у дверей домика.
Торжественный прием закончился. , Маргарита обменялась еще несколькими, уже неофициальными, словами с Ласко.
– Ну, ну, Коконнас, успокойся и постарайся не забыть, что пробило половину двенадцатого и что ты сегодня на службе!
– Ты думаешь?.. Как бы то ни было, это отличная косметика, – заметила Екатерина.
– Так-то оно так. Но ведь вам некого было искать!
– А теперь моя очередь! – крикнул молодой человек и нанес Морвелю такой стремительный удар шпагой, что, хотя удар пришелся в кожаный пояс, отточенное острие пробило его и вонзилось в тело.
– Я говорю правду, моя бесценная! Но оставим воспоминания о прошлом: мне остается два-три часа счастья, а затем – вечная разлука.
Вскоре около Сент-Антуанского аббатства показался отряд всадников в красно-желтых одеждах, в меховых шапках и плащах и с широкими и кривыми, как у турок, саблями.
– Кто это? – спросил Коконнас, пытаясь что-то вспомнить: ему казалось, что он видел эту голову в каком-то из своих кошмаров.
– Да, да, понимаю, – заговорил Генрих, – он отдастся им в руки, а мы спасемся... Но какой черт мог нас выдать?
Морвель, слушая короля, поднимался и словно возвращался к жизни.
– Но при чем же тогда Ла Моль, матушка, если не он был у короля Наваррского?
– Еще одна причина, чтобы я остался, – ответил тот.
– Но вы по крайней мере оказали ему помощь?
– Нет, Аннибал, после того, что произошло ночью, это будет неосторожно, мой Друг! А кроме того, с нас взяли слово, что одни мы туда ходить не будем!.. Дай-ка мне мой плащ!
– Вы меня гоните? – с улыбкой спросил Ла Моль.
Затем она вдруг остановилась перед Рене и подняла на него свои круглые, устремленные вперед, как у хищной птицы, глаза.
Все остальные предметы походили одни на Библию, другие – на скамеечку.
Герцог Алансонский застыл на месте. Значит, по потайной лестнице поднимался не Генрих! Значит, все душевные муки, которые он претерпевал в течение четверти часа, он претерпел напрасно! То, что он счи…
Король Наваррский провел так, минута за минутой, два страшных часа, со все возрастающим ужасом прислушиваясь к звукам набата и грохоту выстрелов, видя в застекленное решетчатое оконце, как в зареве п…
Тележка остановилась; они подъехали к эшафоту. Коконнас надел шляпу.
– Постарайтесь избавить всех нас от беды, в которую нас втянул этот сорванец в вишневом плаще.
На всех пяти мостах стояли дома, как до сих пор еще стоят на Ponte Vecchioво Флоренции.
– Не надо, Анрио; тот, что на тебе, вполне хорош.
– Ну да, подождите! – крикнул Коконнас. – Пока вы ждете, он убежит!
Однажды утром Карл, которому становилось то лучше, то хуже, почувствовал себя бодрее и пожелал, чтобы к нему впустили весь двор, который, по обычаю, являлся к королю каждое утро, хотя вставания тепер…
– Нет! Нет! Милейший Рене, не верьте этому! – воскликнула Маргарита.
– Ваше величество, я не виновата, – сказала Жийона. – Я просила, я умоляла его сиятельство не сходить с ума, а он сказал, что не останется в Лувре.
– – Не знаю, но больно страховиден: при одном взгляде на него дрожь берет.
– Государь, я не понимаю, почему король Наваррский должен поступить не так, как поступили столько дворян и столько простых людей. Ведь в конце концов все эти несчастные гибнут потому, что им предложи…
– Ваше величество, – заметил Таванн, – если вы знали, что мы поедем навестить адмирала, вы должны были пригласить Пьера Ронсара, вашего учителя поэзии: он не сходя с места сочинил бы эпитафию старику…
– Да! Очаровательный немец этот господин Бэм. А кто провел вас?
– А по какой причине сегодня утром вы изменились?
Юный принц повиновался сестре, и едва он исчез за дверью, как Маргарита, услышав вздох, донесшийся из-за ее кровати, бросилась к потайной двери, закрыла ее на засов, затем побежала к входной двери и …
– Смотрите, государь, – отвечал флорентиец, показывая звезду, просверкивавшую сквозь черную тучу. – Это не я говорю вам это – это говорит она.
Как только к матери явился долгожданный герцог Анжуйский, дитя ее любви, Екатерина, обычно такая холодная и сдержанная, со времени отъезда своего любимого сына не обнимавшая от полноты души никого, к…
– Но вы говорили мне, Генрих, что королева Наваррская на мою к ней преданность ответила великодушием. Если вы сказали мне правду, если королева Маргарита в самом деле относится ко мне великодушно, за…
Морвель слушал, а глаза его остановились, волосы встали дыбом и на лбу выступил пот. Первым его движением было отстегнуть пистолет и прицелиться в де Муи, но де Муи шевельнулся, полы плаща раздвинули…
– Встаньте, – сказала Маргарита. – Я полагаю, вы явились сюда не для того, чтобы оправдываться передо мной! Встаньте и говорите, зачем вы пришли.
– Господин де Нансе! – крикнул король. Командир охраны вошел в комнату.
Он аккуратно поставил книгу на полку, где Актеон не мог ее достать. Герцог Алансонский смотрел на него с беспокойством. Ему очень хотелось, чтобы книга, выполнившая свою страшную миссию, теперь ушла …
– Король! Король, который его любит, который его выдвигает; король, который из зависти к вашему брату, королю Польскому, и из пренебрежения к вам ищет себе преемника. И только вы, слепец вы этакий, н…
– Ну что ж, давайте играть, – сказал Ла Моль, взяв и разобрав свои карты.
– Комедия, Рене, комедия! Не знаю, с какой целью, но все как сговорились меня обманывать! Даже Маргарита, моя родная дочь, и та настроена против меня. Быть может, и она рассчитывает на смерть своих б…
– О! Эта корона и впрямь как нельзя лучше подойдет нашему брату Алансону! – сказал Карл. – А мне это и в голову не приходило! Спасибо, де Муи, спасибо! Когда у вас будут появляться подобные мысли, до…
– Ла Моль, Ла Моль! – повторял Карл. – Надо вызвать Генриха и герцога Алансонского. Генриха – потому, что этот молодой человек был гугенотом; герцога Алансонского – потому, что Ла Моль состоит у него…
– Король Наваррский подчинился желанию своих собратьев, и его отречение готово.
– Черт! Вы улепетывали так, что не догонишь! А кроме того, я свернул с пути, чтобы швырнуть в реку негодного мальчишку, который кричал. «Долой папистов, да здравствует адмирал!» К сожалению, мне пока…
– Вы знаете, что я заранее согласна со всем, что может споспешествовать вашей славе, потому-то я и опасаюсь, не вызывет ли такая торопливость нареканий, что вы воспользовались возможностью избавить к…
Франсуа не ответил ни слова. Он то краснел, то бледнел и делал вид, что прислушивается, словно стараясь определить, где охота.
– Ага! – ухмыляясь, сказал судья. – Второй сделал свое дело, а то я уж и не знал, на что подумать. Коконнас дышал шумно, как кузнечный мех.
– Шарлотта, а если бы я стал вас расспрашивать, вы ответили бы на мои вопросы?
– Ах, вот как! Ты не хочешь подождать? – кричал Коконнас. – Ты на меня зол? Ты рассердился на меня? Ну и ступай к черту! А я больше не могу.
– Я тот, кого вы однажды встретили на Монфоконе, тот, кто привез в Лувр в своей повозке двух раненых дворян.
– Ну хорошо! Делайте, как знаете, – сказала Екатерина. – Только должна вас предупредить, чтобы вы никуда не выходили из Лувра.
– Черт побери! Ну и терпение у вас! – пробурчал пьемонтец, яростно закручивая рыжий ус и сверкая глазами. – Но берегись, мошенник! Если у тебя готовят скверно, постели жестки, вино выдержано в бутылк…
Внезапно топот ног в доме стал слышнее... на оконных стеклах второго этажа заиграли красные отблески, как на пожаре.
– Государь! С великим удовольствием! – воскликнул Морвель, направляясь к той, что принесли утром и поставили в угол.
– Нет, государь. Это дело вполне достоверное, это заговор, который только моя смехотворная щепетильность не позволяла мне вам открыть.
Он направился прямо к постели, чтобы вместо изрезанного камзола надеть красивый жемчужно-серый. Но, к величайшему своему изумлению, первое, что он увидел, была лежавшая рядом с жемчужно-серым камзоло…
Весь этот шум и гам так подействовал на Карла, что его бледные щеки покрылись румянцем, сердце забилось, и на мгновение он стал счастливым и юным.
Но на ходу у него начался один из тех приступов, которые он уже испытывал и которые обрушивались на него внезапно. Король страдал так, словно в его внутренностях шарили раскаленным железом. Его мучил…
Франсуа вошел так стремительно, что, расталкивая придворных, чуть не сбил с ног тех, кто шел впереди него. Первый взгляд он бросил на Генриха. Затем перевел глаза на Маргариту.
Вынув из серебряной коробочки прямоугольный кусок зеленоватого мыла, он положил его в серебряный, золоченый тазик, налил в тазик воды и, встав на одно колено, поднес его г-же де Сов.
Он встал, оставив нож в туше зверя, и кабан упал, истекая кровью, хлынувшей не из раны, а из горла.
– Четыреста миль можно проехать за одну неделю, сын мой.
– А что за человек, о котором ты заговорила?
– Будем поступать хорошо, а там пусть себе болтают, что хотят. Ах, Маргарита! Как извращаются и лучшие понятия, и лучшие поступки в устах пошляка!
На крики Карла, не отстававшего от кабана, все съехались на этой поляне.
– Спасибо, спасибо, Таванн! Благодарю вас, я сейчас же иду туда! – ответила Маргарита, уловившая из слов Таванна только это важное для себя указание.
Увидев, что она свернула на лестницу, которая вела в ее комнаты, королева Наваррская направилась к королеве-матери.
– А разве это почерк не Ла Моля? – спросил он.
– Разве мало нового произошло за последние два дня?
– Ну, я-то не промахнулся, – заметил Коконнас, – я всадил ему в спину шпагу так, что конец ее оказался в крови на пять пальцев. При этом я сам видел, как он упал на руки королевы Маргариты. Красавица…
– Но в делах такого рода, дорогой брат, нужны не слова, а доказательства, – заметил герцог Алансонский.
– Ну и отлично, предоставь мне сделать это дело за тебя, и, будь покоен, оно будет сделано не хуже.
– Да, пулей, пролетевшей на волосок от моей головы.
– Кстати, – сказал Карл, удерживая его, когда он собирался встать, – ведь вы просили меня наказать этого разбойника Морвеля?
– Потому, что у короля свои намерения насчет вашего мужа... Простите! Сказав: «Вашего мужа», – я обмолвился – я хотел сказать: «Генриха Наваррского». Наша мать догадалась обо всем. Я заключил союз с …
Действительно, через каких-нибудь полчаса Ла Моль, выслушав строгие наставления Маргариты и поцеловав краешек ее платья, довольно бодрым для раненого шагом уже поднимался по лестнице, ведущей к покоя…
– Да, вам. При взгляде на нее вы сами себя выдали.
Речь шла о том, один или несколько раз они были у Рене, одна или несколько восковых фигурок были сделаны по наущению Ла Моля.
– Счастливица эта королева Наваррская, – тихо произнесла Екатерина, – она королева, а у нее есть друзья; она носит корону, ее называют «ваше величество», а у нее нет подданных, – какая счастливица!
– Это он-то вам муж? Разве одного церковного благословения достаточно, чтобы стать мужем и женой? Разве брак освящается только молитвами священника? Он вам муж! Если бы вы, дочь моя, были госпожой де…
– Не так, как подобает возлюбленной герцога де Гиза.
– Сын мой! Умереть от кратковременного приступа этой скверной болезни? – возразила Екатерина. – Вы хотите довести нас до отчаяния?
– Государь! – продолжала Екатерина. – Стараниями вашего генерального прокурора Лагеля эта статуэтка была найдена на квартире человека, который во время соколиной охоты держал наготове запасную лошадь…
– Идем, идем, де Муи! – крикнул Генрих. – Нельзя терять ни минуты: если нас узнают, нам конец!
– Надеюсь: ведь я вырвала ее у тех, кто хотел отнять ее у меня. Но теперь вы спасены.
– Объяснитесь, матушка, – сказал Карл, движимый отвращением к роли наблюдателя, которую ему приходилось играть.
Кроме того, он видел не только книгу, но и короля Наваррского: он подходит к книге, смотрит на гравюру, пытается переворачивать страницы, но страницы слиплись, это ему мешает, он мусолит палец и, уст…
– В таком случае, завтра я повидаюсь с герцогом Алансонским, и пусть де Муи будет на месте и постарается все понять с полуслова.
– Значит, – тихо сказал он. – тот, кого вы называете своим другом, знает не только подробности отравления, но и отравителя.
– Выслушайте меня... Я узнал его по росту, по цвету волос, по бессознательному чувству ненависти! Ведь это он сегодня утром был у герцога Алансонского?
Морвель был не из храбрецов Увидев, что стражники бросили его, а перед ним такой противник, как де Муи, он тоже решил спастись бегством и с криком: «Помогите!» побежал в том же направлении, что и стр…
Некоторое время молодые люди скрывали свою тайну друг от друга. Но как-то раз, в минуту откровенности, заветная мысль каждого невольно сорвалась с их уст, и они доказали свою дружбу полной откровенно…
Екатерина подошла к входной двери, переступила через порог и прежде всего увидела в передней лежавшего без чувств Ортона.
– Шарлотта, ложитесь в постель, притворитесь тяжелобольной и завтра ни под каким видом никого не принимайте.
Тщетно отыскивая взглядом вокруг себя то, чего он требовал, Карл заметил на поясе матери кинжальчик; он схватил его, выдернул из шагреневых с серебряной инкрустацией ножен и выбежал из комнаты, чтобы…
– До меня, до вас, до всех протестантов! А вот вам и доказательство.
– Вот как! – удивился Коконнас. – Значит, и свидание, и пароль, и знак – для всех?
– Итак, в вашем отчаянном положении вам совершенно необходимо попасть в милость к моему кузену Гизу; кстати, я припоминаю то, что он сказал мне вчера.
– Что ему нужно отдать мне какие-то распоряжения между девятью и десятью часами вечера.
Оба вновь прибывших огляделись вокруг с величайшим вниманием. Морвель затаил дыхание.
– Государь! Вы видели Ортона? – спросил де Муи, когда Грегуар накрыл на стол.
Де Муи, прятавшийся в нише соседнего дома, одним прыжком подскочил из своего укрытия к этому человеку и схватил его за руку.
– Ах да! Верно! – сказал юноша и бросился к двери.
– А почему он станет обращаться с нами лучше, чем наши родственники? – ответил Генрих. – Эх, брат мой! Разве мы с вами не пленники французского двора, не заложники от нашей партии?
Дрожащий герцог с красными и белыми пятнами на лице стиснул руку Генриха, умоляя его отказаться от этого решения, которое губило его самого.
Ла Моль раскланялся и пошел своей дорогой.
– С того, – сказал председатель, показывая на Ла Моля, который еще виднелся, как тень, между двумя конвойными.
– Боже мой! Я-то знаю, государь, и надеюсь, что уже недалек тот час, когда вся Франция будет знать это не хуже меня.
Спустя несколько минут, в течение которых Екатерина стояла, устремив глаза в одну точку и вся превратившись в слух, во дворе Лувра раздался пистолетный выстрел.
– Прощайте. Да, вот еще что, господин де Морвель: если завтра до десяти часов утра будет какой-нибудь разговор о вас или если после десяти не будут говорить о вас, то не забудьте, что в Лувре есть «к…
– Отдавая мою сестру Генриху Наваррскому, я отдаю и мое сердце всем гугенотам моего королевства.
Он бросился к ее ногам, оставив на ковре широкий кровавый след.
– Черт побери! Принц крови! – отступив на шаг, пробурчал Коконнас.
Однако ни один из них не упал; оба стояли на ногах и, открыв рот, глядели друг на друга; каждый чувствовал, что при малейшем движении потеряет равновесие. Пьемонтец, раненный опаснее, чем противник, …
– Франсуа! Франсуа! Помоги мне! – воскликнула Маргарита.
– Я знаю, что ваше величество – отец народа, – пролепетал Морвель.
– Зачем же я так поступлю? Ведь я же сказал вам, что я ваш друг! Говорите правду!
– Пусть он перейдет в католичество! – отвечала дама из дворца Гизов.
Передняя была пуста, одна из внутренних дверей отворена.
– Но ведь в протестантской партии раскол, – сказал герцог Алансонский. – Будут ли за меня те, кто нынче за вас?
– Матушка! – ответил молодой человек, спрыгивая с коня.
– Таванн, – сказал король с прекрасно разыгранным раздражением, – неужели вы не видите, что злите мою собаку? Идем, Актеон, идем!
– Мне кажется, однако, – гордо заявила Маргарита, – что, когда здесь мы, никто не имеет права сюда войти.
– Что вы хотите этим сказать, ваше величество?
Не прошло и десяти минут, как двадцать собак вышли из строя.
– Да, да, идите! – внезапно вмешалась Маргарита и сжала мужу руку: по особенному выражению глаз Карла она поняла, что происходит нечто весьма серьезное.
Затем она отошла, посмотрела на сына и снова принялась обнимать его.
Увидав свою королеву, Ла Моль застыл на месте. На одно мгновение закружилась голова и у Коконнаса, когда он узнал герцогиню Неверскую. Ла Моль вообразил, что Маргарита только призрак, вызванный чарам…
– Да, о правосудии, – повторил Генрих. – Начну с благодарности вашему величеству за то, что вечером вы взяли меня с собой; теперь я знаю, что вы спасли мне жизнь. Но что я сделал? За что хотели меня …
– Бедный ребенок! – сказала Маргарита с нежностью и жалостью в голосе.
– Но, государь, – сказал молодой человек, у которого сжималось сердце от этого неожиданного сопротивления, – неужели вы не понимаете, что, поступая таким образом, вы нас бросаете... предаете нас?
Через несколько дней после описанных нами событий однажды утром в Луврском дворе появились носилки в сопровождении нескольких дворян, одетых в цвета герцога де Гиза, и королеве Наваррской доложили, ч…
– Ты-то знаешь, де Муи, – и знаешь только ты один, – что король Наваррский от природы не так уж пуглив, как о нем думают, – сказал он.
– Затем, что я хочу показать тебе моего героя.
– Ко Мне, Актеон! Ко мне! – крикнул Карл и свистнул еще раз.
В эту минуту стало видно и то, что немец с таким усилием подтягивал к себе.
Он сделал движение, чтобы сойти с кровати, обнажив при этом свое тело, похожее на тело Христа после бичевания.
– Когда-нибудь, Анрио, ты поймешь, что я хочу сказать. А покуда – иди взгляни!
– Благодарю вас, государь! Помолитесь за меня Богу.
– Господин де Ла Моль горд, – сказала Маргарита, – и я не решаюсь сделать ему одно предложение, которое он, без сомнения, отвергнет.
Маргарита подала ей пример. Она спрятала в мешочек, вышитый жемчугом и надушенный самыми тонкими духами, голову Ла Моля, которая на фоне бархата и золота стала еще красивее и красоту которой должны б…
– Знаете, господин убийца, – помолчав, сказал он, – мне очень хочется вас повесить.
Тон, каким Ла Моль произнес эти слова, дрожь в его голосе и смущенный вид юноши внезапно объяснили Маргарите все.
Наступил самый увлекательный момент охоты. Зверь, видимо, решил оказать отчаянное сопротивление. Гончие, разгоряченные трехчасовой гоньбой, подстрекаемые криками и руганью короля, с остервенением нак…
– Вот что, – сказал он, – в последний раз я соглашаюсь сделать вид, что верю вашим вымыслам; но предупреждаю и тебя, и мать – это в последний раз.
– Он ревнует вас к славе, прекрасный победитель, это всем известно! Зачем вы так храбры и так счастливы в битве? Зачем, едва достигнув двадцати лет, вы побеждаете в сражениях, как Цезарь, как Алексан…
– Нет, напротив, как раз вовремя; сама десница Божия не привела бы тебя более кстати. Смотри и слушай!
– Если бы заговорщик, которого я вам назову... и которого в глубине души вы, ваше величество, уже назвали сами... если бы он, всецело полагаясь на свои батареи , и будучи уверен в успехе, успел скрыт…
– Пока неизвестно, но станет известно, как только заговорит Морвель. Итак, отложим это дело, которое не замедлит выясниться, и вернемся к Ла Молю.
– Будь я уверен, что счастье в игре зависит от этого, то ручаюсь вам... ведь я в конце концов не так уж сильно привержен к мессе, а раз и король не столь уж привержен к ней .
– Пойми же меня, Анрио! – воскликнул Карл IX.
– Да-а! – прошептал он. – Теперь я понимаю, что за услугу оказал мне король; какие-то люди приходили убить меня... А де Муи? Что они сделали с де Муи? Мерзавцы! Они его убили!
– Ушла из дому об эту пору? – нахмурив брови, переспросила Екатерина. – Куда же она могла пойти?
Однако она тщетно разыскивала книгу по всем апартаментам. Тщетно осматривала горящими глазами столы, этажерки, полки – книги, которую она искала, не было нигде.
Она поднялась со стула, оставив книгу на столе, но унося в голове мысль, которая только зарождалась и должна была еще созреть.
– Генрих, вы требуете, чтобы я разгадала загадку, которую на протяжении трех тысячелетий не могут разгадать философы всех стран, – отвечала Шарлотта. – Генрих, никогда не спрашивайте женщину, за что …
– Молчать! – крикнул Карл. – Теперь я осведомлен достаточно хорошо! Генрих, – обратился он к королю Наваррскому, – даете слово не бежать?
– Что делать? – сказал Карл, оборачиваясь к зятю. – Раз уж никак невозможно избежать этого, то чем скорее, тем лучше.
Вот почему, когда и до выздоравливающего Ла Моля дошла весть о завтрашнем блестящем сборе всего двора, он попросил узнать у герцога Алансонского, не окажет ли тот ему честь и не позволит ли сопровожд…
– Не убить, – поспешно сказала Екатерина, – а арестовать.
– Наверно, Алансон уже унес ее; это благоразумно, – подумала она и почти уверенная, что на этот раз план удался, спустилась к себе.
В самом деле: если бы Карл IX погиб, королем французским стал бы герцог Анжуйский, а королем польским, по всей вероятности, – герцог Алансонский. Что же касается Наварры, то, так как герцог Анжуйский…
Повинуясь мысли, которая, как и все мысли молодого короля, преследовала две цели, одну – явную, другую – тайную. Генрих встал и, подойдя к Шарлотте, взял ее руку и стал поднимать вымазанный кармином …
– Можете ли вы держать голову совсем прямо? – спросил Кабош, став позади коленопреклоненного Ла Моля и готовясь нанести удар мечом.
– Постой! Куда тебя черт несет? Перед тем, как мы выйдем из Парижа, я подзову тебя, чтобы ты переседлал мне лошадь, – тогда будет понятно, почему ты опоздал, а когда выполнишь поручение, догонишь нас…
– При мне, ваше величество, – сказал де Муи, – случайно я захватил его с собой, подписано и датировано.
– Тес! Господин де Муи! – донесся чей-то голос из чуть приотворенной двери. – Тише! Вас могут услышать.
Екатерина, склонив голову и приложив палец к губам, молча сделала несколько шагов по комнате.
– Она сказала, что бояться нечего, – ответил Ла Моль.
– Господин комендант? Зачем? – спросил Коконнас.
Коконнас слышал весь разговор, но ничего не понял: до него доносились слитные звуки слов, невнятное журчание фраз. Из всего разговора в памяти у него застряло только слово «полночь».
– О-о! Ошень просто, ошень просто! Он слыхал шум, отфорял свой тферь, я протыкал его мой рапир. Но это еще не фее, я тумай, Телиньи еще стоит за себя, я слышать, он кришит.
– Всегда Ла Моль, с вашего или без вашего позволения!
– Милый Друг, я перестаю тебя понимать. Знаешь, говори яснее! На разгадку загадок требуется слишком много времени для того положения, в каком мы очутились.
Генрих и Шарлотта тревожно переглянулись, и Генрих уже решил было скрыться в молельню, где он не раз находил себе убежище, как снова появилась Дариола.
– А все эти дворяне тоже были приглашены на охоту? – спросил Карл.
– Убийце? – воскликнул Карл. – Вы говорите – убийце? Стало быть, меня пытались убить, матушка?
– ..если герцог Анжуйский будет провозглашен польским королем, да? Я заканчиваю вашу мысль.
– Кто вам сказал убить? Где у вас приказ убить его? Королю угодно отправить его в Бастилию, и в приказе говорится только об этом. Если он даст себя арестовать – отлично! Но так как он не даст себя ар…
– Был вчера, был сегодня и буду завтра. Мало вам этого, что ли?
Карл IX первым делом спросил, не ушел ли кабан.
Эти три удара заставили его вздрогнуть; по какому-то странному наитию он понял, что сейчас эти три удара были предупреждением ему самому. Он подбежал к зеркалу и взял записку, которую уже успел туда …
– Но зачем вы пришли в такой час к королю Наваррскому? – спросила Екатерина.
– А если ваше величество арестуют, вы обещаете ничего не выдавать, даже в том случае, если не посчитаются с вашим королевским титулом и подвергнут вас пытке?
Рене опустился на колени и, вылив на ладонь последнюю каплю крови, оставшуюся на дне флакончика, принялся рассматривать ее при свете горевшей жаровни.
Спокойствие королевы, с одной стороны, и ужас, реявший над всеми остальными, составляли такой бьющий в глаза контраст, что г-жа де Сов, несмотря на всю свою робость, устремила на королеву вопроситель…
– Нет, милая Мари. Мне хотелось показать тебе другого короля, более счастливого, чем я, потому что у него нет короны, и более несчастного, чем я, потому что у него нет Мари Туше. Бог дает каждому сво…
– Да, да! – произнесла Маргарита с горечью разочарования. – Значит, я не ошиблась... Нет, это уж слишком. И она до крови закусила губы.
– Сын мой, – отвечала Екатерина, – я вмешиваюсь в ваши дела последний раз. Но эта история началась давно, и вы все время говорили, что я неправа, а потому я всей душой стремилась доказать вашему вели…
– Государь, государь! Не мучьте меня! – воскликнул Морвель.
– Это господин де Муи, – повторила Маргарита. – Я ошиблась!
– А-а, вот и вы, сударь! – сказала королева-мать, усаживаясь в кресло. – Вы, конечно, помните, что после святого Варфоломея, когда вы оказали нам бесценные услуги, я обещала, что не оставлю вас в без…
– О, я знала, что не могу умереть, не увидев его, – произнесла она.
Не успел Генрих затворить дверь, как де Муи не выдержал и дал волю страстному желанию наказать хоть что-нибудь, за неимением кого-нибудь: он скомкал шляпу, бросил ее на пол и стал топтать ногами, как…
– Мэтра Рене! – крикнул он. – Мэтра Рене, флорентийца! Пусть сейчас же сбегают на мост Михаила Архангела и приведут его! Чтобы через десять минут он был здесь! Пусть кто-нибудь из вас скачет туда вер…
Воцарилось минутное молчание; Екатерина устремила пристальный взгляд на герцогиню Лотарингскую, а та молча смотрела на мать, сжимая руки.
– Ну, да хранит вас Бог! – сказала Маргарита. Доезжачий, ехавший во главе охоты, дал знак остановиться; охота подъехала к лежке.
Всякому понятно, что это ни на одно мгновение не могло поколебать чашу тех холодных весов, на которых лежат судьбы государств.
Она одна знала о возвращении герцога Анжуйского в Париж; даже Карл IX не подозревал бы об этом, если бы случай не привел его к дворцу Конде в ту самую минуту, когда его брат выходил оттуда. Король жд…
– Дорогой Коконнас! Король, пришедший в ярость от удара в плечо серебряным кувшином, и герцог Анжуйский, недовольный тем, что его короновали тазом с апельсиновым компотом, и герцог де Гиз, оскорбленн…
Когда Карл закончил, Ласко обратился к герцогу Анжуйскому с латинской речью, предлагая ему корону от имени польского народа.
– То есть я любил вас до вашей измены, Анрио.
– Друг, любимая – все меня бросают, – воскликнул обезумевший от горя Генрих, – все меня покидают, все от меня уходят!
– Да, это адмирал! Это он! – сказал герцог, подойдя к трупу и разглядывая его с молчаливой радостью.
– И долго так будет? – спросила Екатерина, трепеща от невыразимого волнения и останавливая рукой Генриха Анжуйского, который с жадным любопытством наклонился над жаровней.
Герцогиня Неверская стояла, прислонившись к стене; она не могла оторвать взгляда от этого бледного лица, на котором она столько раз ловила выражение счастья и любви.
Рене приложил ухо к груди Коконнаса и внимательно выслушал легкие.
Король начинал терять терпение. Он велел позвать к себе де Нансе и только приказал ему сходить за Генрихом, как Генрих появился на пороге.
– А теперь, Мари, – сказал Карл, – в награду за его комплимент ты дать ему кресло, чтобы он мог спать в нем до утра; только уложи его подальше от нас, а то он так храпит, что даже страшно становится.…
– Да, да! Тот самый, что чуть не опрокинул твоего пьемонтца!
– Сию же секунду, если вы, ваше величество, милостиво дозволите мне уйти.
– В том, что вы отреклись не по убеждению, а по расчету. Вы отреклись для того, чтобы король оставил вас в живых, а не потому, что Бог сохранил вам жизнь.
Глаза Ла Юрьера загорелись, как угли, но Коконнас, всецело занятый игрой, этого не заметил.
Стараясь, как всегда, сколь возможно лучше подражать походке Ла Моля, молодой человек поднялся наверх, к королю Наваррскому. В передней он увидел Ортона, который ждал его.
– Так на чьей же вы стороне? – спросил Генрих Наваррский. – Король меня ненавидит, герцог Анжуйский ненавидит, герцог Алансонский ненавидит, Екатерина Медичи так ненавидела мою мать, что, конечно, не…
Ла Моль посмотрел на животное. Нагнув голову, словно собираясь щипать траву, лань стояла неподвижно и прислушивалась. Внезапно она подняла голову, отягощенную великолепными рогами, повела ухом в ту с…
– Ах, вон оно что! – произнес Коконнас. – Она – вылитая королева Маргарита. Его ждали. Это дело другое: понятно, что он мне не ответил.
Карл IX постучался во входную дверь; ее открыла Жийона, но при виде короля она так испугалась, что едва нашла в себе силы сделать реверанс и, вместо того чтобы бегом предупредить свою госпожу о прихо…
– Я, конечно, вернулся бы туда, и к тому же весьма охотно, ибо у моей шпаги был великолепный клинок, но я понятия не имею, где этот дом.
По быстро удаляющемуся шороху шелкового платья они поняли, что г-жа де Сов убежала.
– Еще, государыня, при вскрытии обнаружилось странное смещение печени, какое мы наблюдали и у двух первых ягнят, то есть наклон в обратную сторону.
В конце концов слухи о приключении в коридоре стали всеобщим достоянием; Коконнас был в отчаянии: у него мелькнула мысль, что все эти короли и принцы убили его друга или бросили в какой-нибудь «камен…
– Ах, Боже мой! – отстранившись от двери, воскликнула Маргарита.
На середине Генрих остановился; он очутился у окошка, а окошко это выходило во двор гостиницы «Путеводная звезда». Видно было, как в доме напротив бегали по лестнице солдаты – одни со шпагами в руках…
– Так как же, матушка? – спросил герцог Анжуйский.
– Ты умеешь ездить верхом, малыш? – спросила Екатерина.
– Конечно, ваше величество, я понимаю это как разрешение принять все меры для того, чтобы успех был обеспечен, за что я вам глубоко признателен. Но в каком месте я должен взять короля Наваррского?
– Ну что же вы?! Ведь у вас аркебузы! – крикнул Коконнас.
– Я же своими глазами видел, как вы упали, – сказал Коконнас, – слышал, как стукнула пуля, которая не знаю что, но что-то вам раздробила. Я ушел, когда вы лежали в канаве и кровь шла у вас из носа, и…
– Не падай духом! – сказал Коконнас. – Быть может, все это мы снова найдем на небесах.
– Да вы только взгляните на этот гвоздик, – сказал он с издевкой.
– Короля Наваррского! Шум доносится из его покоев.
– Отпирают дверь! – сказал тюремщик. – Бегите же, сударыни! Скорей, скорей!
– А случилось то, несчастный, что сегодня вы весь день висели над пропастью.
– Напротив, герцогиня, вы понятия не имеете, что я боготворю вас. Но я могу любить вас, любить нежно, боготворить, а в свободное время расхваливать моего друга.
– Нет, сударь. Предварительно проткнув шпагой. Коконнас побагровел; его зеленые глаза метали молнии.
Перед женщинами возвышалась башня позорного столба, словно темный, безобразный великан, бросавший красноватый свет из двух узких отверстий, пламеневших на самом верху.
– Назовите же мне их! Назовите! Устройте мне с ними очную ставку!
Продолжая разговор, молодые люди дошли до улицы Арбр-сек и направились к вывеске «Путеводная звезда», все так же скрипевшей на том же месте, все так же манившей путешественника очагом, предназначенны…