- Я есть, - согласилась Асинья, склонив голову набок. Облаченная лишь в ночной халат, наброшенный поверх длинной рубашки, она сама казалась призраком. - Кто-то умер...
Стрежницкий прикрыл глаза. Из-под века поползла желтая ниточка то ли гноя, то ли зелья целительского. А и вправду, ему бы покоя, но нет... молодым гляделся, спроси - никто и не даст больше тридцати лет, как и прочим, кого той войной опалило.
- Пятьдесят целковых, - произнес Илья Лаврентьевич, падая в креслице. - Я ж их... за пятьдесят целковых... а мне доложил, что не явилась барышня... и вчера... и третьего дня... мне бы, старому, подумать, с чего вдруг ни одна не явилась...
Газетная братия, она и сама нравов вольных, и людей иных полагает такими же. Вот и случалось... всякое... слов-то не понимают.
Поверил бунтовщикам, что отречения довольно?
- Может, целителя позвать? - девица вытерла ладошку о несколько измятое платье. - Как думаете?