- В-выставкой г-георгин заняться? - у Лизаветы все же получилось не расплакаться. Стоило ли благодарить за это платок, от которого терпко пахло табаком и мятными конфетами, которыми Соломон Вихстахович заедал горькие цигарки, или же собственную выдержку, она не знала.
- Само собой. Если вам так уж интересно, ее продали родители... низкое сословие, не даром называют его подлым. Матушка служила у нас в доме... не помню, право слово, кем, но она подошла к моим родителям... знала обычай. И получила сто сорок пять рублей.
- Вышгороду повезло на этого мальчишку. Он сумел создать зелье, которое приостанавливало развитие болезни. И да, пусть работало оно лишь с теми, кого только-только коснулась зараза, но все же... выжила половина. Я своей волей выдала мальчику грамоту... и представила к титулу... подавала прошение.
- Насколько... плотным должен быть присмотр? - поинтересовался Стрежницкий. И вновь кольнуло: никогда-то он не протестовал, никогда-то не возмущался, никогда не просил иной работы, покорно играя грязные подловатые роли.
И даже удар гонга, хотя в покоях императрицы гонга Лизавета не приметила. И вот уже сонные, разморенные девушки крутятся, вертятся... позевывают, неловко прикрывая зевки, кто веером, а кто по-простому, ладонью.
В парке. Она предавалась печали, смутно подозревая, что отыскать личное счастье будет не так просто, как ей представлялось. Он же прогуливался, чтобы случайной встречей перевернуть всю ее серую жизнь.