- Насколько... плотным должен быть присмотр? - поинтересовался Стрежницкий. И вновь кольнуло: никогда-то он не протестовал, никогда-то не возмущался, никогда не просил иной работы, покорно играя грязные подловатые роли.
И даже удар гонга, хотя в покоях императрицы гонга Лизавета не приметила. И вот уже сонные, разморенные девушки крутятся, вертятся... позевывают, неловко прикрывая зевки, кто веером, а кто по-простому, ладонью.
В парке. Она предавалась печали, смутно подозревая, что отыскать личное счастье будет не так просто, как ей представлялось. Он же прогуливался, чтобы случайной встречей перевернуть всю ее серую жизнь.
Мысль, определенно, была прекрамольнейшей.
- Значит, козу в приданое, а если берет вдову с дитями, то и две... - припечатала Таровицкая, что-то черкая в блокноте.
- Я ему так и ответила, нжевозможному человеку этому, что, мшол, не будет счастья без любви, чрто не стану Ясеньку неволить, знаю, ккаково это с... она ведь не я, сильнее, и слушать не станет. А попробую приневолить, сбежит... если и вовсе... кто я ей? Матушка потерянная. Он же мне ответил, что пороть никогда не поздно, а девок слушать - глупость неимоверная. И я, стало быть, дура, если позволяю так с собой...