– Дура, господин рыцарь божий не врёт никогда, раз сказал – отпустит, значит отпустит.
Девочка взглянула на него, перепугана, глаза заплаканы, но красивая. Совсем молодая. Нет, не шестнадцать ей, четырнадцать-пятнадцать.
Он поехал в гостиницу, хотел есть и спать, а сам думал, что нужно написать ещё одно письмо святым отцам, снова просить их приехать, а то смешно получалось: он без отцов церкви сам уже почти начал Инквизицию. Так его и самозванцем могли объявить.
– Так шум большой стоял, все слышали, и слуги, и соседи ваши. Поэтому, за людьми вашими послали, думали, что в покоях ваших резня идёт, – он помолчал и добавил с укоризной, – а может и мебель ломают.
– Последний раз спрашиваю тебя ласково, приходила ли ты к жене столяра Раубе Матильде, говорила ей о том, что муж её ходит ко вдове Вайс. Говорила о том, что денег нужно собрать, чтобы вдову Вайс извести?
– Попы, одно слово,– вздыхал Сыч. – По проворству до денег они даже проворнее менял будут.