Он поехал в гостиницу, хотел есть и спать, а сам думал, что нужно написать ещё одно письмо святым отцам, снова просить их приехать, а то смешно получалось: он без отцов церкви сам уже почти начал Инквизицию. Так его и самозванцем могли объявить.
– Так шум большой стоял, все слышали, и слуги, и соседи ваши. Поэтому, за людьми вашими послали, думали, что в покоях ваших резня идёт, – он помолчал и добавил с укоризной, – а может и мебель ломают.
– Последний раз спрашиваю тебя ласково, приходила ли ты к жене столяра Раубе Матильде, говорила ей о том, что муж её ходит ко вдове Вайс. Говорила о том, что денег нужно собрать, чтобы вдову Вайс извести?
– Попы, одно слово,– вздыхал Сыч. – По проворству до денег они даже проворнее менял будут.
Они уселись за стол втроём, слуги из гостиницы были скоры и ловки, и Вацлав шмелём кружил тут же, старался угодить важным господам. Он и все остальные видели во дворе карету с гербом Его Высочества, на которой приехал барон. Все видели отряд опытных солдат, что до вечера расположились во дворе гостиницы.
Сначала Волков думал, что это гранат, хороший красный гранат. Но как только купец поднёс подушку поближе, он разглядел, что перстень не с гранатом, а с отличным и чистым рубином великолепной огранки. Он в изумлении поднял глаза на купцов – те стояли и сияли, видя его реакцию. Они поняли, что перстень сразил кавалера наповал. По-другому и быть не могло, только золото и работа стоили не менее двадцати талеров. И это без камня. А сколько стоил этот красный, вернее, глубоко-розовый камень, кавалер и представить не мог. Пятьдесят монет? Сто?