Некоторое время, двадцать два упомянутых года, он прощал меня — за неглупую любовь к нему.
Я оглянулся и некоторое время смотрел на него, но он так и стоял на своём месте, весь в красную крапину.
Полгода я не подпускал к себе ни одного журналиста.
Батальон наш расположился в дачном посёлке Донбасс, метров за пятьсот от Пантёхи. До украинских позиций был километр с гаком.
Казак и Ташкент смолчали; или им не дали сказать, или Ташкент не в силах был говорить, а Казак слова не просил.
А что я должен был подумать? «Какой ужас!» — так?