— Да. Я не пойду туда, — согласилась она и, подойдя в упор, взяла меня двумя руками за голову и трижды поцеловала, по русскому обычаю: в щёки.
События неслись как бешеные, я в них не участвовал. Меня и не звал никто к участию.
— Вообрази, Бать, пройдёт десять лет, — мы сидим, — вот с тобой, и Казак рядом, — где мы можем сидеть? — в Абхазии, например, и ты сам, ты сам говоришь: а помнишь, зимой пятнадцатого, или зимой шестнадцатого, — ведь были все возможности поломать игру, вбросить свою карту…
Мы прошли на российский стенд. До моего выступления оставалось полчаса. Шампанское гуляло во мне, как молодой казак по улочке, где живёт его зазноба.
В «Пушкине» обнаружили взрывчатку — в туалете. Несколько килограмм тротила. Взрыв был бы такой, что вся кухня разлетелась бы по кварталу. «Бабка, к нам на балкон заливное прилетело в тарелке. И майорский погон».
Ни один огонёк не загорится, никто не наберёт по старой памяти.