– Так надо, – повторила младшая, заступая дорогу Дитриху, и взмахом пальцев погасила яркий его огонь.
Тело двигалось… легко двигалось. Кувырок в воздухе. Легчайшее касание пола пальцами и… Кузина отшатнулась. Орать не стала, уже хорошо… опыта набирается? А Диттер моргнул и взгляд перевел. На меня… такой вот затуманенный одурманенный взгляд…
– И мы хотели бы отправить старушку в последний путь.
– В таком случае, может быть, мы сумеем договориться?
– Нашли, когда Соню… убили… там убили, – я кивнула на дом, который наблюдал за происходящим равнодушно.
Молчание. И печенье. Печенья много… а будет мало – ещё принесут. Может, и мне переселиться? Что я, в конце концов, за этот дом держусь? Как показывает время, в нем никто не был счастлив. То есть, точно я не знаю, но… бабушка, вынужденная принять двух чужих сыновей и едва не лишившаяся собственного. Дед, которому пришлось простить жену,ибо сам виноват. Но простить и принять – не значит забыть… а сдается мне, Фердинанд ему бы пришелся по нраву. Мой отец. И мать. И вот я сейчас. Сижу, ем печенье и думаю не о том, о чем должна бы.