В речи этого жителя далекого аула, лишь полгода назад попавшего в республиканскую школу-интернат для юных математиков, почти не чувствовался акцент, но говорить он предпочитал короткими рублеными фразами, иногда задумываясь над нужным словом.
Взгляд выцепил тормозящий грузовик. А ведь по любым разумным соображениям водитель его должен был сейчас давить на газ!
Хотя… Береженного — бог бережет, и я решил прозаложиться на худший расклад. В итоге накрутил себя до крайности и в хлам умотал Гагарина.
— И зубы не чищены, — покивал я с огорченным видом, — тогда целоваться не будем.
Лестница в очередной раз извернулась, подстелив мне под ноги последний свой пролет. Ниже открылся малолюдный факультетский вестибюль с высокими окнами-арками и темным сводчатым спуском в подвал.
В холодном московском воздухе слова "вольных каменщиков" звучали напыщенно и нелепо. Да и как еще они могли звучать в месте, где в десяти шагах справа, на Кирова — каменные мешки подвалов Тайной канцелярии, а слева, за стенами — не менее знаменитая внутренняя тюрьма Лубянки, что являлась мне в кошмарных снах этой зимы?