– И молчите, – замахал руками Тарнополький, – это непринципиально! Я оставлю вам всю обстановку, только книги заберу, с вашего позволения, и несколько памятных мелочей, и…
– А вот этого точно не надо, – отшатнулся Алексей. – Придумала тоже… Ладно, приезжай. С пирогами.
Он попытался вздохнуть – было больно, но не больнее обычного, только сильно давили повязки.
Он старался не смотреть в строгие лики, осторожно разворачивал дощечки, пытаясь понять, как снять оклад, не повредив саму икону. Сообразил наконец, и из третьего по счету образа выпал сложенный лист бумаги. Из другого – еще один.
– Очень, – честно ответил Алексей. – До смерти. Но потом я подумал: я ведь вправду дворняга, вырос на свалке. Если меня отмыть дочиста, научить есть с тарелочки, а не жрать, что удалось подобрать, спать не на земле, а на кушетке, внутри я все равно останусь дворнягой. И либо сдохну от тоски по паршивой этой свободе – впроголодь и на морозе, – либо стану такой мразью, что представить страшно. – Он помолчал. – Однокурсники говорили, что я идиот, раз отказываюсь. Меня только Влад понимал да другие ребята, но их я позже узнал. Вот так…
– Да хоть бы и дворняга, – Лариса взяла его за обе руки. – Пойдем скорее, не будем больше по темноте бродить. Берегись!..