Девочка тоже просыпается. Я уверен, что при виде ворона впадет в истерику, но она лишь таращится из-под одеяла коровьим взглядом, полным восхищения.
– Ясно, – сказал Драккайнен. – Браво. Ты в жизни столько не болтал. Но я начинаю понимать. Это стратегическое сырье. Отсюда призраки, Пробужденные и прочие чудеса. Сукин сын стягивает их к себе. Делает запасы. Песни богов, где бы они ни были, встают на ноги и ползут к нему. По крайней мере те, о которых он знает. Эксплуатирует урочища, как это. Горе нам, господа и дамы.
– Я услышала, что ты сказал, – ответила она гневно, а потом установилась тишина.
Вижу молодого воина Змеев с белым, как бумага, забрызганным кровью лицом, которого я отбрасываю на заставленный стол, между подносами и серебряными кувшинами, тело его скользит на спине, разбрасывая оловянную посуду, я вижу окровавленный клинок, падающий, словно бич, на перекошенные в крике лица женщин и мужчин, вижу кровь, брызгающую на стены.
Нам приказали выйти из повозки и, не снимая мешков, повели по крутой каменистой дороге вверх. Решительно, грубо и молча, как всё, что они делали. Без разницы, были эти люди разбойниками или бунтовщиками, они явно не находились на стороне пророчицы. На меня попеременно снисходили то надежда, то полнейшее отчаяние.
Он увидел ее в самый неподходящий момент. Выходя из кустарника, чтобы осмотреть очередной кусок пути. Следующие десяток-другой шагов надо было преодолеть осторожным бегом на полусогнутых – до следующего укрытия.