Долго гулять по зеленым улицам города нам не пришлось. Уже через четверть часа мы спустились в стальное нутро этой парящей махины и после недолгих петляний по ее коридорам и галереям оказались перед стальной заслонкой, такой же герметичной, как и все остальные встречавшиеся на нашем пути двери. Но эту отличал огромный размер и… вооруженный караул.
Поднявшись на ноги, мотая головой в попытках избавиться от пронзительного и противного звона в ушах, Отто замахал рукой, разгоняя непонятно откуда взявшийся дым, и, закашлявшись, огляделся по сторонам. Офицеры, сброшенные на пол взбрыкнувшим дирижаблем, поднимались на ноги, что-то кричали… рядом с капитаном раздался чей-то стон. Обернувшись, Отто рассмотрел сквозь густеющий дым привалившегося спиной к перископу матроса-наблюдателя с широкой раной на лбу и залитым кровью лицом. Красные разводы на корпусе перископа… Что, черт возьми, произошло?!
– Сейчас поймешь. Идем. – Я окинул взглядом приборную доску и, убедившись, что ничего не забыл, повел Ярослава к выходу.
– А твой подопечный изрядный нахал, Мирон. Знаешь? – проговорил Несдинич, когда дочь Завидича со своим «братцем» покинули кабинет по его просьбе.
– Почему? – Девушка замерла на месте и аккуратно поставила последнюю целую чашку на столешницу. И куда только девалась вся ее ярость?
Ну, насчет «возвращайтесь» – это господин инженер-контр-адмирал погорячился. Некогда мне… пока. А вот полицейский пост у палаты дядьки Мирона – это хорошо. Очевидно, мы разминулись с полицией на несколько минут. И это тоже хорошо. Разговаривать со всякими следователями и дознавателями я сейчас хочу еще меньше, чем с портовыми чиновниками. «Летуны» – то штрафом обойдутся за полеты над городом на слишком малой высоте, а вот следователи и запереть могут на время разбирательства. Чисто на всякий случай. Ну его на фиг… у меня еще дел по горло, некогда мне тюремные разносолы дегустировать.