Народу у Святой Софии было немного. Почти все константинопольские бездельники сосредоточились на противоположной стороне площади — у ипподрома.
Из дальнего похода вернулись живые, с большим прибытком и крепкими связами на Востоке. Это ли не счастье?
— Вот же беда, — вздохнул Артём. — Каким славным воином мог стать. Что за злая судьба у отрока!
— Я уверен, — заявил Владимир, — что не злой умысел привел к прискорбной забывчивости твоего господина. Я слыхал, он был занят в битвах с врагами. Но теперь, насколько мне известно, враги разбиты, и сейчас самое время исправить возникшее между нами… недоразумение. Не то может статься так, что новые враги… — Владимир сделал многозначительную паузу, — вновь отвлекут императора Василия. И мне бы очень не хотелось, чтобы грех по забывчивости нарушенной клятвы, данной перед Богом, отягчил душу императора. Передай ему, что я сделаю всё, чтобы спасти моего родича и воспреемника от клятвопреступления. Возвращайся в Константинополь, друнгарий! И привези мне мою невесту. Надеюсь, это не займет много времени, потому что этому городу будет непросто прокормить мое войско, если ты задержишься.
Но задача Рёрехова от того легче не станет. Потому что у каждого бога — своя правда, а малый не Перуну кланяется, а Христу. И даже если примет отрок сердцем основу варяжскую, это еще не значит, что Перун Молниерукий примет его. Оба они ревнивы, Перун и Христос. А душа у воина одна. На две части не рвется.
— Давно ты, брат, в Киеве не был, — сказал Богуслав. — Это разве ор? Вот когда бояре-богатеи да еще духовенство ромейское на княжий совет сойдутся, вот тогда орут так орут. А эти — наши, воины. Им, сам понимаешь, слова выбирать приходится. А то раз — и по шее! — И раскатисто захохотал, обратив на себя общее внимание. Даже спорившие притихли.