— Годун, я здесь решаю, кто годен в отроки, а кто — нет! — Стемид Большой взирал на мальчишку сверху вниз довольно-таки свирепо. — Ворочать весло тебе не по плечу. Значит, будешь детским!
Евнух же сменил грозное выражение на умильное, обернулся к Владимиру и сладеньким голоском попросил его и Духарева проследовать в шатер.
— Самое большое и самое щедрое жервоприношение намерен я совершить, чтобы запомнили его и боги, и люди. Вот почему я выбираю для него не быков, и не коней. Не трэлей и не злодеев. Самых знатных людей принесу я в жертву богам. Лучших из лучших. Орма Люгру из Медальхуса, Стюркара из Гимсара, Кара из Грютинга, Асбьёрна, Торберга из Эрнеса, Орма из Льоксы, Халльдора из Скердингсстедьи…
Просравшему Херсон стратигу очень хочется, чтобы столичный флотоводец повел себя неправильно. Тогда можно будет сделать его козлом отпущения и свалить с себя хотя бы часть вины за позорное поражение.
Однако командир группы императорских гвардейцев не испугался и даже не смутился. За ним была власть посильней десятка клинков.
— Ну и ладно, — пробасил Добрыня. — Пускай себе ромеи режут друг друга. Нам то что? Пусть ослабнут, а мы на них и набежим!