– Что? – Мужчина отыскал очки, криво нацепил их дрожащими руками. – Ересь! Не может быть! Менделеев…
Офелия с Гамлетом только разговаривает, а Гертруда, хоть она пожилая, принцу приходится матерью и вообще женщина так себе, в сцене, где убивают Полония, восклицает: «Ах, Гамлет, сердце рвется пополам!», а потом обнимает и целует Виталика. То есть Гамлета.
– Крестоносцы! – продолжала бушевать Люсинда. – Нет, ну ты подумай, как можно, прикрываясь именем милосердного бога, ворваться с саблями и копьями в город, где живут маленькие дети, женщины, старики, устроить ужасную резню, грабить и убивать, при этом «радуясь и плача от безмерной радости». Какая идея может это оправдать? И это у них называется «победа правого дела»! Покрыли себя позором, как… как… – Люсинда посмотрела на Гелю и проворчала уже спокойнее: – Ладно, ты еще маленькая про такое слушать.
– Не надо мне других, я эту хочу, – Геля прижала к себе альбом, – он тут как… как живой.
– Как же ты не понимаешь? – Эраська отхлебнул какао, и у него под носом остались смешные белые усы от молочной пенки. – Резерфорд! Хевеши! Хлорид свинца! Почти уверен, что твой Розенкранц работал над той же задачей! А Хевеши перед самой войной 1914 года открыл изотопы и изотопные метки, неподвластные времени! Обманула тебя твоя Фея, вот что! Никакой защиты снадобье не обеспечивает, ты просто пометила Райское Яблоко изотопной меткой, чтобы она могла найти его в современности! – выпалил брат. И злорадно добавил: – А еще у тебя оранжевые усы от сока!
– Стой! Да погоди ты, шут тебя дери! – из нехорошего дома выскочил Щур и бросился наперерез Любушке.