– Моя лампа! Кто разбил мою любимую лампу?
– Я пойду сегодня к Меланье Афанасьевне, мы поговорим, и папа поймет, что ошибался, – сказала Аглая Тихоновна, чтобы успокоить дочь.
Геля оглянулась – школьный двор опустел, вокруг никого знакомого – и рванула через дорогу.
Снова на мгновенье выглянула луна. Бандиты все топтались около Розенкранца, словно исполняя какой-то идиотский танец, но Геле бросилась в глаза бессильно распластанная рука на мостовой. В белой, запятнанной кровью манжете искоркой сверкнула скромная ониксовая запонка.
– Ничего. Пусть поплачет. Пусть, – Василий Савельевич продолжал метаться по столовой, но голос его звучал уже не столь уверенно.
Сквозь окошко лился сероватый свет. Значит, еще не очень поздний вечер, и она тут недолго. Или, наоборот, уже раннее утро, и она провалялась здесь всю ночь. Родители, то есть предки, должно быть, с ума сходят.