– Ничего. Пусть поплачет. Пусть, – Василий Савельевич продолжал метаться по столовой, но голос его звучал уже не столь уверенно.
Сквозь окошко лился сероватый свет. Значит, еще не очень поздний вечер, и она тут недолго. Или, наоборот, уже раннее утро, и она провалялась здесь всю ночь. Родители, то есть предки, должно быть, с ума сходят.
– Вы же сказали – преступная неосторожность!
Щур быстро глянул на нее и снова потупился.
– Я не зайчик. Я ослица. – Дочь сердито вытерла слезы, кстати, свесившимся с капюшона тряпичным ухом. – А ты разве не спешишь на работу?
Геля шагнула в припахивающую плесенью темноту. Поднялась по темной-темной лестнице, нашла знакомую дверь, толкнула ее. Дверь не поддалась – так отсырела, что просто не хватало сил ее открыть. Геля разбежалась и врезалась в разбухшие доски плечом. Доски противно заскребли по камню, но уступили не больше пяти сантиметров.