Что-то подсказывало ему, что этой ночью они оставят после себя куда больше, чем два трупа.
— Преданность, ого? — Коска фыркнул. — Ты с такими глупостями завязывай, с ними долго не живут. — Раскат хохота. — Тысяча Мечей — не место для преданности, да, пацаны? У нас таким ребячеством не страдают! — Снова хохот, пара десятков суровых усмешек нацелились на Монзу.
— Если повезёт, — сказал Монза, — ты перед этим ещё успеешь найти другое занятие. Ждите здесь.
— Перед этим они как следует поимеют мой череп. Ответь мне, неужели крупица профессионализма — слишком большое требование?
Лезвие поймало солнечный зайчик и расплывшись огромным белым пятном разрубило руку противника, рассеивая вдаль чёрные струи. Разлетелась ткань. Разорвалась плоть. Раскололась кость. Погнулся и скособочился металл. По щиту Трясучки провизжало копьё и он ощутил во рту вкус сладостного рёва, когда снова взмахнул бердышом. Оружие врезалось в нагрудник и пробило громадную дыру, отправляя брыкающееся тело в выщербленную урну. Та развалилась, засыпав пол змейкой глиняных обломков.
— Хм, — прямо в ухо прилетел чей-то голос. Монза рванулась, оборачиваясь, и заледенела, рука замерла на полпути к рукояти меча. Позади неё, с бледной смущённой улыбкой, стоял Никомо Коска.