— Я не господин, господа все в Париже! — отлаял Шариков.
Голос у него великолепный, интеллигентный.
— Не будет сегодня приёма, профессор нездоров. Будьте добры отойти от двери, у нас труба лопнула…
— Надо остаться, — прибавил и второй, держащий разъяренный факел, — в поле нехорошо-с.
«Да, пойду и погляжу в последний раз… Сейчас раздастся стук…»
Я вышел и в родильной комнате заглянул в зеркало. Зеркало это показало то, что обычно показывало: перекошенную физиономию явно дегенеративного типа с подбитым как бы правым глазом. Но, и тут уже зеркало не было виновато, на правой щеке дегенерата можно было плясать, как на паркете, а на левой тянулась густая рыжеватая поросль. Разделом служил подбородок. Мне вспомнилась книга в желтом переплете с надписью «Сахалин». Там были фотографии разных мужчин.