— Чай не водка, много не выпьешь! — ответила крайне заинтересованная масса.
Боль прекратилась мгновенно почти. Хорошо, что Анна Кирилловна оставила пузырек.
Я: Хорошо, Петя. Вот три… еще три… шесть и еще семь. Тринадцать, ставьте.
— Постой… постой… да это что… Постой… это тот самый ребенок?
«Сову раздеру опять» — бешено, но бессильно подумал пёс. Затем ослаб, полежал, а когда поднялся, шерсть на нём встала вдруг дыбом, почему-то в ванне померещились отвратительные волчьи глаза.
И много лет оно висело у меня в спальне в Мурьине, потом странствовало со мной. Наконец обветшало, стерлось, продырявилось и наконец исчезло, как стираются и исчезают воспоминания.