Я разлил по кубкам, посетовал, что не прозрачное стекло, не видно всю красоту играющего напитка, когда серебристые пузырьки эффектно рвутся к поверхности.
Ордоньес сошел с мостика мне навстречу, больше озабоченный, чем обрадованный.
— Сговорчивое сердце патриота, — согласился он. — Открыло рот, только когда войска ушли в Гандерсгейм.
— Потому что нам тогда самим придется наполнять оставшиеся бочонки, — объяснил я.
Голос мой звучал мудро и проникновенно, и хотя эту чушь выдумываю на ходу, но вижу, как ее лицо изменилось, поверила, ужаснулась, опечалилась, даже оглянулась на дощатую стену, за которой вот-вот начнет отдаляться берег.
— Его титул перешел к его брату Сулливану, который дрался с вашей светлостью и… гм… в поединке отстоял право на свои земли и автономность от вашей власти.