— Ясно, — подытожил Данилов, — когда созреешь, позвони, а сейчас прошу прощения. Я занят.
Он забыл на работе портфель с блокнотом, в котором были «вещественные доказательства и подозреваемые», и злился на себя за это. Впрочем, напрасно он злился. Все равно он не мог ни о чем думать, только о том, что это его ребенок.
У матери ледяное, замкнутое, гордое лицо. Она не принимает сочувствия.
Немного кофе выплеснулось от того, что Данилов хохотал как сумасшедший, и он опять пристроил кружку на стол.
Ничего не было в кучах битого стекла — ни визитных карточек, ни бумажника с адресом, — только островки чужой подсыхающей крови, от запаха которой все внутренности завязывались в узел.
— Подавай на кого хочешь. Меня просили — я передал.