Феодосья горделиво поглядела на отца Логгина, ожидая восхищения.
— Вот за этакие вещи, — Путила указал чаркой на водочную сулею, — в Москве изрядный правеж наводят.
— Аз вопросивши: мужеские скверны семенные от Бога или от дьявола? — сосредоточенно произнесла Феодосья. — Мне сие непонятно. Если — от дьявола, то почему дитя — от Бога? А если семя мужеское от Бога, то почему называют его скверной, а не плодородием?
— Зато иной прекрасный человек лег, сказал: «Прощай, белый свет и моя деревня» и преставился, — продолжала баять Смерть.
— И было б и хуже, — неизвестно, что имея в виду, ответствовал он.
— Воскрес! — подхватила баба с рогожьей сумой. — Ужо, накажет теперь кровопийц!