На мгновение я положил руку на мощный загривок моего пса, вглядываясь в темноту. Я не увидел ничего — что, разумеется, ничего не означало. В темноте мог скрываться абсолютно кто угодно.
Больничные холлы всегда наводят тоску. Тот факт, что рано или поздно почти каждому из нас доводится торчать в таких, не делает их приятнее. В них всегда немного холоднее, чем стоило бы. В них всегда пахнет чем-то резким и чистотой. В них всегда тихо — так тихо, что слышно жужжание люминесцентных трубок — вот, кстати, еще одна обязательная примета больничных холлов: люминесцентные трубки. Почти все сидящие в них пребывают в таком же плохом настроении, как вы, так что приятно побеседовать с ними, скорее всего, не удастся.
И из-за завесы показались двадцать футов роста и четыре или пять тонн веса Большого Братца Бебеки.
— Угу, — кивнул я. — Не сомневаюсь, это послужит сильным утешением вашим детям, если им придется расти без отца.
На мгновение на лице Никодимуса мелькнуло что-то, похожее на растерянность. Потом глаза его сощурились, вонзившись в меня взглядом. Его тень снова подвинулась, и что-то произвело звук, неприятно напоминающий змеиное шипение.
— Посмотрите на его лицо, — пробормотала Тесса, хихикая как школьница. — Оно все красное.