Ольга даже знала, что эти самые землекопы называются “скаты”. Машину бросает и качает, и Ники, сильно выпрямившись, смотрит куда-то вперед и вниз, за капот.
Останавливаться на солнце, чтобы вытащить телефон, было невозможно, и он все-таки добрался до тени, бросил рюкзак, а камеру так и не отпустил, и долго тащил из камуфляжных штанов аппарат – пальцы оказались скользкими от пота, и трудно было удержать ими трубку.
– А что ты делаешь? – Алина прожевала полкотлеты и сунула в рот остатки. – И почему здесь?
– Привет, – повторила она настойчиво. Свитер болтался на ней, как пустой. – Меня Гийом привез.
Она запрокинула голову, и слезы так и не пролились.
Осенью, когда потихоньку осыпались листья со старых яблонь, на этой террасе становилось особенно просторно, светло, и деревом пахло как-то грустно, будто прощально. И антоновка в деревянном ларе лежала холодная, плотная, желтая, налитая острым соком. Ольга до самых холодов пила на этой террасе чай, грела руки о чашку, и самовар шумел, и листья летели за высокими окнами.