– Пять миллионов, – повторил Баширов и непонятно было, зачем он повторяет. Даст или не даст.
Ники отвернулся. Он терпеть не мог ездить… пассажиром. Он всегда ездил только за рулем.
И в машину, и на работу, по утренней, задыхающейся от автомобилей и утопающей в дожде Москве, под “Радио-роке” и бодрую Женю Глюкк, которая непременно скажет что-нибудь занятное или остроумное, а он непременно подпоет Шевчуку, если тот вновь грянет про “последнюю осень”.
Она прищурилась и поискала глазами. Без очков Алина плохо видела, а они имели постоянную гадкую привычку куда-то пропадать.
– Алин, не щурься, – сказал в ухе режиссер, и она перестала щуриться.
– Лезешь. Я же знаю. Вы все уверены, что если у вас камера, значит, вам ничего не страшно! Но она еще… никого не спасла.