– Это все дерьмо, – сказал он. – Послушай: не делай этого больше, Шейла. Пожалуйста. Я думаю, я принят. Они не могут исключать нас и дальше, потому что у них слишком много программ. Для них требуется пушечное мясо. Думаю, что они дают аванс. Миссис Алшо…
– А я видела ее, – сказала она с такой небрежностью, что Ричардсу захотелось ее ударить.
Он внезапно проснулся, резко вскочил на ноги с широко открытым в безумном вопле ртом. Поток воздуха, вырывавшийся из легких, был настолько силен, что язык его трепетал, как парус. Все, абсолютно все с самого первого класса было неожиданно ясным, уныло-реальным, подавляющим, ужасным. Оно обладало шероховатой подлинностью истерической бульварной газетной вырезки, как, например, фото Лоулина, которого вытаскивали из этого ангара в Топике. Все, абсолютно все было очень реальным, в кричащих рекламных цветах.
– И съесть свое дерьмо. Знаю. Беги и приведи его. Подожди, пока он останется один.
– Я так не думал, – слабо возразил Ричардс.
– Эх, молодежь, – пробормотал Моли, согнувшись над своей работой. – Вот и все, что вы, молодежь, знаете.