— Полноте, Митенька. Не казнитесь, — Отечески усмехнулся в ответ Орехов. — Не иначе статью новую обдумывали?
— А вы? — ненароком поинтересовался у поразившей его воображение брюнетки Матвеев. — Замужем?
Он даже вздрогнул, ошалело глядя на женщину, словно она, как в сказке, превратилась вдруг в волка или еще в какое чудовище, что, в некотором смысле, недалеко от истины. Только-только перед ним была его любовница, красивая, взбалмошная, но, в общем-то, хорошо понятная женщина. а тут… «Баронесса!» Да таких «баронесс» в Европе… рыщущих денег и выгодных связей… Но много ли из них умеет так говорить и так смотреть?.
— Он… ска… Прошу прощения, мадемуазель… Нет, наверное, «извиняюсь». — «Ах, как крУжится голова, как голова… кружИтся!» — Мне кажется, он сказал: «Извините, мадемуазель, но мне надо с вами поговорить». Что-то такое.
— А… таварища Галатею… паблагадарите… харошее кино…
— Кто? — Рамсфельд умел не только восхищаться, работать он умел тоже.