— А… таварища Галатею… паблагадарите… харошее кино…
— Кто? — Рамсфельд умел не только восхищаться, работать он умел тоже.
— Вильда, — сказал Баст, становясь серьезным, и фрау Шаунбург неожиданно поняла, что вся эта лыжная прогулка была задумана с одной только целью: поговорить с ней о чем-то чрезвычайно серьезном. — Обстоятельства принуждают меня на некоторое время покинуть Германию.
Но бесаме, бесаме мучо… Что-то такое, что, даже не зная слов — а она их не помнила и перевода не знала — чувствуешь жар страсти и негу любви… и кровь ударяется в бег!
В проходе полупустого и тихого в этот час вагона Федорчук оказался не один. Через купе от него, с незажженной сигаретой в руках, — зажатой как карандаш, но в левой руке, — у приоткрытого окна стояла невысокая, чуть полноватая брюнетка со странно знакомым профилем. «Чёрт, где же я мог её видеть? В Париже, а может быть в Марселе? О, вспомнил! В кино про этот, как его… секс в городе. Правда, там она блондинка. Но как похожа…»
— Сейчас вам принесут двойную порцию этого виски.