— Во двор?! Ты совсем ополоумел? Во двор — нет, я не выйду!
— Не лукавьте. Вы сражались каких-то три минуты, а я трудилась весь день. Инструктировала гвардейцев, поила шаванов, перегораживала аллеи, искала исправную ловушку. Знаете, как мало их сохранилось? Оказывается, почти сто лет никто не следит за полосой препятствий.
Шаровые молнии лопались вокруг нее — слева, справа, впереди. Она ступала осторожно, обходя раскаленные пятна. Хотя казалось, вся земля уже кипит под ногами.
…И вот сила душевной драмы: добрая половина рассказа гвардейца никак не относилась к процессу, но столь яркие в нем звучали чувства, что никто, даже строгий судья Кантор, не посмел прервать монолог. Менсон — тот слушал с таким сопереживанием, что чуть не подпрыгивал на месте. И лорды, и члены коллегии забыли обо всем, кроме речи Сандерса. Лишь теперь, после слов: «…мне это неведомо» — судья опомнился и звякнул в колокольчик.
— А вы не можете доказать, что второй убийца вообще существовал!
— Весело, — повторила Карен, и обе женщины надолго умолкли.