– Просто Миша, – улыбнулся я, протягивая Вайткусу руку.
– Как-как? – напряженным голосом спросил Синицын.
Нашарив рукой выключатель, я щелкнул им. Ярко вспыхнула лампа под абажуром, освещая Наташу, – девушка, закутавшись в теплый махровый халат, устроилась с ногами в кресле, прихватив полы коленями. Лицо ее вдруг исказилось в жалкой гримасе.
И тут, словно соткавшись из теней, возник кабан, огромный секач с клыками в ладонь. Темная с проседью щетина покрывала тушу – чудовищный ком тугих мышц. Басисто хрюкнув, вепрь развернулся, чтобы посмотреть в наветренную сторону – шея у бестии отсутствовала напрочь.
– Это да! – с удовольствием согласился Брежнев и, повернувшись к Михаилу Андреевичу, заговорил очень искренне, как можно лишь наедине с собой: – Я здесь оживаю будто… Если б не Завидово, сдох бы уже. Москва, долг… Меня тут отпускает. Надышусь так, что шатает, и думаю – вот, на всю неделю хватит! Куда там… Еле дожидаюсь пятницы, чтоб опять сюда. Но долго тоже нельзя. Не хочу привыкать, а то мой единственный праздник превратится в будень…
На месте стоянки уже готов был импровизированный пир.