Нашарив рукой выключатель, я щелкнул им. Ярко вспыхнула лампа под абажуром, освещая Наташу, – девушка, закутавшись в теплый махровый халат, устроилась с ногами в кресле, прихватив полы коленями. Лицо ее вдруг исказилось в жалкой гримасе.
И тут, словно соткавшись из теней, возник кабан, огромный секач с клыками в ладонь. Темная с проседью щетина покрывала тушу – чудовищный ком тугих мышц. Басисто хрюкнув, вепрь развернулся, чтобы посмотреть в наветренную сторону – шея у бестии отсутствовала напрочь.
– Это да! – с удовольствием согласился Брежнев и, повернувшись к Михаилу Андреевичу, заговорил очень искренне, как можно лишь наедине с собой: – Я здесь оживаю будто… Если б не Завидово, сдох бы уже. Москва, долг… Меня тут отпускает. Надышусь так, что шатает, и думаю – вот, на всю неделю хватит! Куда там… Еле дожидаюсь пятницы, чтоб опять сюда. Но долго тоже нельзя. Не хочу привыкать, а то мой единственный праздник превратится в будень…
На месте стоянки уже готов был импровизированный пир.
Резидент сморщился, словно лимонную дольку ухватил. Достав расческу, он тщательно причесал редеющую шевелюру, а затем взялся чистить гребешок от волос. Даунинг терпеть не мог эту привычку шефа, но крепился. – Буди своего «спящего», – проворчал Келли, свирепо подув на расческу, и спрятал ее обратно в карман. – Если он хоть что-то разнюхает, и то польза.
Рита тоже участвовала в нашем «корпоративе», но равноудаленно.