Стрелки засмеялись, кто громче, кто тише.
Мы поднялись по лестнице до самого верха. Здесь тоже бесконечная паутина коридоров.
— Виктор Цой — не бог, — звенящим голосом сказала Марина. — Он — певец, бывший.
В электричке, рвущейся к Москве, Островцев думал про стойкого партизана. Портфель жег колена, под сердцем настойчиво копошился червь сомнения, несмотря на то, что Андрей считал сами понятия — родина, патриотизм — пережитками прошлого, атавизмом, таким же, как хвост или шесть сосков у человека.
— Надо же, — задумчиво сказала она. — Видать, твой папик…
— Ничего. Просто вспомнила, каким ты был до встречи со мной.