В электричке, рвущейся к Москве, Островцев думал про стойкого партизана. Портфель жег колена, под сердцем настойчиво копошился червь сомнения, несмотря на то, что Андрей считал сами понятия — родина, патриотизм — пережитками прошлого, атавизмом, таким же, как хвост или шесть сосков у человека.
— Надо же, — задумчиво сказала она. — Видать, твой папик…
— Ничего. Просто вспомнила, каким ты был до встречи со мной.
Стоп! Отец Никодим что-то сказал про сюрприз. Какой еще сюрприз?
— Так же им можно пользоваться, как шампунем. Волосы становятся шелковистыми, блестящими.
Машинист пожал плечами, выбрался из продавленного кресла, и, слегка пошатываясь, побрел по узкому проходу машинного отсека в свою каморку. Там загорелся свет и послышался стук кастрюльной крышки. Странный человек, он еще может думать о еде… Впрочем, его работа на данном этапе завершена, Олегыч может расслабиться. Моя же только начинается и, откровенно сказать, я предпочел бы достать с неба луну, нежели заниматься этой работой.