Сделав удивленное лицо, Островцев указал пальцем себе на грудь: «Вы мне?».
Вставив рычаг в щель, надавил что было силы. Поначалу не чувствовалось ничего, кроме равнодушного сопротивления металла, но затем — щелчок, и дверь распахнулась, да так резко, что я едва успел отскочить в сторону.
— Почему? Мы замерзли, заблудились, в такую бурю нам не добраться до Пустоши…
— Козел, — зло сказала Анюта. — Бомжара чертов.
Я не удивился радости машиниста. Москва — его дом.
Я оглядывался по сторонам. Надежда обнаружить будку с едва различимыми буквами на голубоватой стене — «КТСМ» — «Когда Тяжело Спасительное Место» — становилась все более призрачной.