Черепанов отодвинул его в сторону, вышел на свежий (хотя какой он, к чертям, свежий!) воздух.
— Что еще тебе угодно, благородный господин?
— Дураком, — проворчал Геннадий. — И это уж точно навсегда. Пожизненно.
Трибун был уверен в том, что говорил. И у него были основания быть уверенным.
— Это наш долг, — спокойно ответил Черепанов.
— И это — следствие нашей политики, сын мой, — продолжала Мамея. — И знак того, что боги благоволят нашему правлению.